Когда странствовать было невмоготу, когда двери зажиточных хозяев упорно не открывались, когда в богатом доме его отказывались покормить, а голод становился невыносимым, Джек шел к беднякам. В лачуге с выбитым окном, заткнутым тряпками, усталая, надорванная работой хозяйка всегда найдет что-нибудь съестное, бедняки никогда не отказывали в том, чего им самим не хватало. Убедившись в этом, Джек потом говорил, что милосердие — не кость, брошенная собаке. Милосердие — кость, которую ты разделил с ней, потому что сам голоден не меньше собаки.
Больше всего Джек любил увлекательные и опасные состязания с поездной бригадой: он ведь задался целью доказать, что он — величайший из Благородных Рыцарей Дороги, Король Хобо. Прежде чем роскошный трансконтинентальный экспресс «Оверленд» ночью выходил из депо, Джек обычно забегал вперед и, когда поезд проходил мимо, вскакивал на первый «слепой» вагон. Но вот его заметила бригада. Поезд остановился. Джек соскакивает с площадки и мчится вперед, в темноту. На сей раз на площадке «слепого» сидит тормозной кондуктор. Однако со «слепой» площадки в поезд войти нельзя, значит, пока состав не набрал скорость, кондуктор должен спрыгнуть и вскочить в задний вагон. Джек стоит так далеко впереди, что, когда поезд проходит мимо, кондуктора на «слепом» уже нет и можно спокойно прыгать. Спокойно, но с той оговоркой, конечно, что он может сорваться и погибнуть. Ему кажется, что угроза миновала, но в следующее мгновение поезд останавливается и за Джеком приходит кондуктор, ехавший на паровозе. Джек спрыгивает с площадки, несется вперед. Теперь, когда поезд поравнялся с Джеком, кондуктор сидит на первом «слепом». Джек вскакивает на второй. Кондуктор покидает первый и тоже появляется на втором. Джек прыгает вниз с другой стороны и что есть силы, перегоняя поезд, бежит обратно на первый… Кондуктор пускается вдогонку, но поезд набирает скорость, кондуктор отстает. Джеку снова кажется, что он в безопасности… Внезапно кочегар обдает его струей воды из насоса… Поезд замедляет ход… Джек несется вперед, в темноту…
Он чертовски горд. Еще бы! Кто он? Жалкий бродяга! А из-за него четыре раза остановился «Оверленд» — уйма пассажиров, великолепные вагоны, правительственная почта и две тысячи лошадиных сил, нетерпеливо бьющих копытом в паровозной топке Так идет игра, не переставая, всю ночь напролет. Чтоб улизнуть от вездесущего кондуктора, Джек взбирается на «палубу», спускается и, широко расставив ноги, едет на буферных брусьях смежных вагонов, ныряет под состав и «скачет верхом на палочке», то есть путешествует на оси под вагоном. Сейчас в погоне участвуют оба кондуктора, кочегар, проводник и машинист. Восемнадцатилетнего юнца так и распирает от гордости: он берет труднейшие вершины «профессии» — и как! Что за беда, если, проиграв, он заплатит за эту забаву страшной ценой! В том-то и состоит ее прелесть!
Он шел на невероятный риск. Он прыгал с поездов на полном ходу, а однажды летел по воздуху с такой скоростью, что сбил с ног и оглушил полицейского, стоявшего на перекрестке и наблюдавшего за проходящим поездом. Он «скакал на палочке» по скверным дорогам — дорогам, где кондуктора ведут игру по-иному: они берут толстый сцепной шкворень и кусок каната, идут на переднюю площадку вагона, под которым едет бродяга, и швыряют шкворень туда, под вагон. Прут ударяется о рельсы, отскакивает, и бродяга убит или смертельно ранен. Но Джек не боялся. Чем рискованнее, тем интересней. Викинг он или нет? И не он ли переплывал залив Сан-Франциско при свирепом юго-западном ветре?
А колечко Лиззи Коннеллон у него выудил корыстолюбивый кондуктор, обнаруживший Джека в товарном вагоне. Дело было в горах, и вокруг свистела снежная буря — что поделаешь!
Если ночь была очень холодной, Джек пробирался в депо и спал в паровозной будке. Приходилось ночевать и на котлах электростанции, задыхаясь от неимоверной жары. Днем он ходил в библиотеку читать, а по ночам всегда старался попасть на курьерский поезд в «слепой» багажный. Вот что он пишет об этом — с восторгом:
«Я был полон решимости продержаться на поезде всю ночь. Спасаясь от преследований поездной бригады, я глубокой ночью ездил в «слепых», в паровозном тендере, на скотосбрасывателе, на рамах «двуглавых» — составах с двумя паровозами, на «палубе» и на площадках в центре состава». Ночью было так холодно, а днем так жарко, что у него на лице начала лупиться кожа; по собственному описанию, он был похож на человека, обгоревшего на пожаре.
Все эти подробности и тысячи им подобных jh педантично заносит в свою записную книжку. С семидесяти трех страниц дневника времен Дороги встает юноша, мягкий, тонкий, добрый, несмотря на окружавшую его грубость приятелей-головорезов и собственные поступки довольно низменного порядка. Дневник заполняют характерные зарисовки — портреты случайных встречных, отрывки подслушанных разговоров, замечания о том, что привело самых разных людей на Дорогу, словечки из жаргона бродяг и железнодорожных «зайцев», описания городов, происшествий и похождений. Эти карандашные записи были сделаны в товарных вагонах, в депо, в притонах и кабачках, несмотря на это, они поражают безыскусственной прелестью поэтичной речи. Прирожденный писатель виден в каждой строке. Каждая страница дышит здоровой радостью крепкого парня, влюбленного в головокружительную, вечно новую и захватывающе интересную жизнь.
Впрочем, этот повышенно-радостный тон изредка меняется; не всюду звучит неизменное «я — за!». Душевное равновесие внезапно сменяется подавленностью, и в дневнике появляется запись, посвященная праву на самоубийство. Читая ее, невольно возвращаешься к той ночи, когда Джек сорвался в воду с пристани в Бениции и решил пойти ко дну — конец, достойный героя. Всю жизнь он ясно слышал этот зов смерти.
Захваченный снежным бураном на вершине Скалистых гор, он совсем было замерз на открытой площадке «слепого», но тут мягкосердечный кондуктор сообщил ему, что на другом пути стоит товарный, а в нем отряд безработных из Рено — это была часть армии Келли. Забравшись в вагон, Джек увидел, что внутри, вплотную друг к другу, чтоб согреться, растянулись восемьдесят четыре человека. Поставить ногу было некуда; он сразу наступил кому-то на руку и попал в «молотилку». Его швыряли из конца в конец вагона, пока он, наконец, не угодил на незанятый краешек соломенной подстилки. Этим своеобразным обрядом было отмечено его вступление в ряды Рабочей армии.
Народ в армии был славный: одни — безработные, действительно надеявшиеся, что конгресс даст им работу; другие — бродяги, приставшие к ним просто так, чтоб вместе проехаться. Попадались и юнцы вроде Джека, жадные искатели приключений. Поезд мчался сквозь снежную вьюгу, а в вагоне началось нечто похожее на «Тысячу и одну ночь»: было постановлено, что каждый из восьмидесяти пяти пассажиров теплушки обязан выступить с первоклассной историей. В случае неудачи очередную Шехерезаду ждала «молотилка». Джек пишет, что это была оргия превосходных рассказов, ничего равного ей он уже больше не встречал.
Двадцать четыре часа отряд из Рено, замурованный в тесном вагоне, пережидал буран. Никто не проглотил и маковой росинки. За стенкой вагона потянулись равнины Небраски, и тогда, сложившись, члены отряда послали местным властям городишки Гранд Айленд телеграмму приблизительно такого содержания: «Восемьдесят пять здоровых голодных мужчин прибывают обеденное время. Накормите». Ровно в полдень поезд остановился у Гранд Айленд. Городская полиция и члены специальных комитетов по приему «гостей» отконвоировали прибывших в гостиницы и рестораны, накормили и препроводили обратно к поезду, задержанному на станции до погрузки.