Я не обиделся. По мнению Мемета, свадьбой называлась недельная обжираловка с участием не менее трехсот гостей, включая родню с обоих сторон, начиная с третьего колена.
— Ну, в общем, нет, — я надвинул бейсболку на глаза, чтобы не слепило вынырнувшее из-за облака солнце. Оказалось, дело было не в нем: даже когда я закрывал веки, на зрачках висели лохматые оранжевые привидения. — Сначала мать с Себастианом неделю были в Париже. Свадебное путешествие. Ма давно мечтала в Париж слетать, вот отчим и купил билеты.
— Увидеть Париж и умереть, — продекламировал Микель, растягивая губы в дебильной улыбке.
— А когда вернулись, — продолжал я, словно ничего не слышал, — до каникул уже неделя оставалась. Вот мать и решила меня не дергать, чтоб доучился.
— А что в выходные? — Ибрагим закинул с края плиты воображаемый спиннинг и чуть не нырнул следом, Мемет едва успел его за майку ухватить. Микель заржал, как конь, на худой шее смешно задергался кадык. Меня тоже начало накрывать, я захихикал, с трудом вспоминая нужные слова:
— Да на выходные… ма туда ездила. Они комнату мне готовили. Хотели этот… сюрприз сделать.
— Наивный ты, бро, — Мемет хлопнул меня по плечу и утянул вниз, на плиты. Я повалился рядом с ним, и по нам запрыгали нестрашные оранжевые барабашки. — Комнату они готовили. Знаешь, что твои старики там делали? Пацаны, покажите!
Микель с Ибрагимом заржали и принялись скакать по бетону, наддавая взад-вперед бедрами. Микель при этом виртуозно имитировал женские стоны.
— А сюрприз тебе будет, — проорал Ибрагим, приставив локоть к низу живота и крутя "хобот". — Через девять месяцев.
Я почувствовал, что краснею, но светящиеся призраки танцевали вместе с ребятами, и я поддался поднимающемуся откуда-то из живота ярко-синему смеху.
Когда я собрался уходить, уже стемнело, хотя закат состоялся по-северному поздно. В свете фонаря пацаны подписали мне бейсболку — когда-то бежевую, а теперь выгоревшую до грязно-белого цвета. Наверное, Мемет задумал это дело с самого начала, потому что в кармане у него нашелся жирный несмываемый маркер. Им-то он и нарисовал наш тэг там, где еще пару лет назад красовалась эмблема какого-то спортклуба.
— Бывай, бро, — обнял он меня на прощанье и сунул что-то в ладонь. — Вот тебе косячок. Заскучаешь там, или будет плохо, курни и полегчает.
У меня аж горло сжалось. Я пообещал звонить и не пропадать, и побрел к дому, запретив себе оборачиваться.
Там меня уже поджидал сюрприз — Ибрагим, сволочь, накаркал. Пропала моя сумка с вещами. Всю квартиру перерыл — нету.
— Что ты ищешь-то, Жень? — наконец не выдержала мать, отрываясь от маникюра. — Так мечешься, прям сквозняк по комнате.
— Ты не видела мою сумку? Синюю?
— Конечно, видела, — ма критически осмотрела только что накрашенный ноготь. — Я эту рухлядь сама на помойку выкинула, раз ты не можешь.
— Как выкинула?! — я так и сел.
— Руками, — она вскинула на меня укоризненный взгляд. — Жень, я же тебе столько новой одежды привезла из Парижа, модной, красивой. А ты все шляешься в своих обносках, как гопник какой. Вот я и решила — не дам тебе в новый дом лохмотья тащить. Взяла — и выкинула.
— Погоди, — я лихорадочно пытался представить себе размер причиненного ма урона, — но там же не только тряпки были. А диски мои?! А нож, который Мемет на днюху подарил?! А…
— Вот только ножа тебе бандитского и не хватало! — внесла свои пять копеек в дискуссию тетя Люся, высунув голову из кухни.
— Да он же карманный был! — взвился я с дивана. — От друга подарок! Что вы все тут, совсем с дуба рухнули?!
— Твои личные вещи в новом рюкзаке, — холодно сообщила мама. — И последи за своим языком.
Я выскочил на лоджию, хлопнув дверью. "Последи за своим языком". Это она что, от Себастиана нахваталась? Или от французов? Хорошо, что я не успел запихнуть в сумку косяк или бейсболку с автографами друзей, а то бы и они сейчас на помойке валялись. Я полез в карман за сигаретой, но обнаружил только кусочек пластика от упаковки — пустую пачку выкинул еще вчера.
Сунул руку под подоконник — там скотчем была прилеплена заначка на черный день. Скотч есть, заначки нет. Так. Ма что, произвела сегодня тотальный шмон? Мля, весь мир против меня!
Откинулся на табуретке так, что затылком об стену треснулся. Матюгнулся в голос.
— Что, все так плохо?