Помню, как мы впервые поехали на море — мама, Себастиан и я. Жара стояла жуткая, в тени доходило до тридцати градусов, что для Дании полный апокалипсец. Я вышел из кондиционированной прохлады дома, таща сумку-холодильник. Гравий обжег пятки через тонкие подошвы сланцев, а солнце — голые руки. Я пожалел, что напялил майку, — плечи теперь точно обгорят. Себастиан топал сзади, нагруженный пляжным тентом и полотенцами. Ма в соломенной шляпе и с полосатой корзинкой через локоток замыкала процессию.
Мерс уже стоял у крыльца. Себастиан распахнул багажник, и, хотя машина была только что из гаража, на меня пахнуло горячим воздухом, как из духовки.
— Поставь холодильник туда, к самой стенке, — велел он. — А провод воткни в розетку.
Мне пришлось засунуться в автомобильное нутро до пояса, чтобы задвинуть сумку на место — багажник в минивэне был такой, что я мог бы там спать, вытянувшись в полный рост. Розетка все никак не находилась, наверное тоже пряталась за какой-то панелью.
— Ну что ты возишься, Жень? — донесся снаружи капризный голос ма. — Я тут спекусь совсем.
Я встал одной коленкой на край багажника, шаря пальцами по обитой серой шерстью задней стенке и держа вилку в другой руке, как вдруг почувствовал движение сзади.
— Давай я тебе помогу, — Себастиан навалился, прижимая меня к коврику своим телом. Ладонь провела по предплечью от локтя, взяла из ослабевших пальцев провод и ловко воткнула в обнаружившееся под неприметной крышечкой отверстие. — Вот так это делается, — шепнул он на ухо и чуть надавил пахом на мой зад, прежде чем отпустить.
Сказать, что я охренел, значило ничего не сказать. Мать стояла рядом, нетерпеливо подскакивая на месте, как девчонка, и ела Себастиана влюбленным взглядом. Все, что она видела — ее замечательный муженек помог сыну. Я машинально стал запихивать чехол с тентом в багажник, но тот не лез, как я его ни поворачивал. Руки словно онемели и стали неуклюжими, так что под конец я вывалил на гравий пляжные полотенца.
— Растяпа! — сокрушенно покачала шляпой ма. — Садись лучше в машину, мы сами справимся.
Пока ехали к морю, я размышлял над тем, что произошло, иногда ловя на себе взгляд отчима в зеркальце. Нормальный такой взгляд, теплый и немного смешливый. Может, я все себе напридумывал? Может, я просто на измене, и паранойя крепчает? Потом мы выехали на побережье, за окном стало интересно, и я немного успокоился. Пялился на крутые дюны, поросшие белесой травой, и похожие на горбы спящих верблюдов. Трава колыхалась волнами, будто море началось уже здесь, омывая аккуратные дачные домики с шезлонгами и висящими для просушки полотенцами.
Домиков становилось все больше, чем ближе мы подъезжали к морю. Мимо промелькнули несколько кемпингов, потом крошечный городок с кафешками и магазинчиками для туристов. Наконец, бибикая и распугивая ленивых немцев, обвешанных сопливыми отпрысками, толстыми женами и сумками с пивом, мы выехали по узкой дороге на песок.
Раньше я никогда не бывал на пляже, куда можно заезжать прямо в тачках. Белая, слепящая, мелкозернистая полоса тянулась от дюн до моря метров на триста. У самых дюн песок был более рыхлым и неровным, потом становился утрамбованным и накатанным многочисленными колесами, а ближе к воде размягчался снова, и тут кишело отдыхающими. Пестрели яркие пляжные тенты и зонтики от солнца, плясали в бездонном небе бумажные змеи, а дальше, над морем, парашюты кайтсерфингистов, иногда неотличимые от парусов далеких яхт. Тела различной степени поджаренности заполняли пространство между запаркованными тачками и серо-стальными волнами, лениво лижущими берег.
— Поздно приехали, — разочарованно вздохнула ма, поправляя темные очки. — Тут яблоку негде упасть.
— Яблоку? — нахмурился Себастиан, пытаясь вникнуть в смысл выражения, которое мама перевела на датский буквально. — А-а, не волнуйся, — вспыхнул он улыбкой понимания. — Мы проедем дальше, там будет свободно.