Мимо меня тихо прокатился серебристый вольво и встал неподалеку. Чикса в крошечных шортиках, выскочившая с места водителя, могла претендовать на десять звезд в категории попок — мамаша в панаме получила только восемь. Я напрягся, ожидая момента истины, и тут спину окатило чем-то ледяным. Я взвился с пледа, вскинув пятками песок и матерясь. Чикса выронила шортики, но мне уже было не до того. Этот змей Себастиан сделал из бутылки с водой брызгалку и нещадно поливал меня морской водой. Рядом обмахивалась шляпой хохочущая мама.
Глупо, конечно, но я поддался на провокацию. Бросился за обидчиком, на ходу прихватив свою пустую бутылку. Отчим скакал по пляжу, выбрасывая длинные ноги, как лось, и иногда отстреливаясь через плечо. Я мчался за ним с угрожающими воплями. Притормозил только у полосатого шезлонга:
— Фрёкен, — говорю, — можно занять ваш ножик?
На складном столике лежал один, с острым концом, для фруктов.
Блондинка захлопала глазами, удивленно переводя взгляд с моей морды на плавки и обратно, но потом кивнула.
— Спасибо.
Я быстро проткнул дырку в пластиковом колпачке и рванул за боеприпасами. Себастиан поздно расчухал, что нельзя подпускать меня к воде. Он получил, что ему причиталось, и в нос, и в уши. Бутылка у него опустела, и теперь отчим стал прорываться к морю. Я перепрыгнул через чье-то жирное пузо, метнув песком. Мне вслед заорали по-немецки, но я уже несся Себастиану наперерез.
Столкнулись мы у кромки прибоя. Удар сбил меня с ног, мы покатились, подминая дохлых медуз и ракушки. Неожиданно я оказался снизу, на животе. Отчим вдавил меня в песок, заламывая руки, вбивая колено между ног. Я дергался под ним, как пойманная лягушка, и едва не орал в голос. Да даже если бы и орал — разве за шумом волн кто-то разобрал бы, что я ору? И даже если бы мой зов о помощи услышали, кто бы догадался, что это уже не игра?
Казалось, это длилось вечность — туша отчима на мне, тяжелое дыхание над ухом, влага между ног, гораздо теплее, чем накрывшие нас брызги. Потом он отпустил меня и пошел купаться. Я немного посидел спиной к пляжу. Полил себя из бутылки. И побрел к нашему месту. Мама приветливо помахала мне и уткнулась в захваченную с собой книжку в мягкой обложке. "Секрет", стояло на ней русскими буквами. Я наклонился и выблевал на плед.
По официальной версии я наглотался морской воды. Мать сначала решила, что у меня солнечный удар, заставила отчима заехать по пути домой к врачу, что он и сделал, несмотря на мое сопротивление. Дежурный, конечно, ничего у меня не нашел, и, так как больше меня не рвало, отпустил с миром.
Пока мы ждали своей очереди в приемной я тупо смотрел на большой аквариум с тропическими рыбками — он стоял прямо напротив кресел для посетителей. Мать сидела справа, нервно тиская мою руку. Себастиан — слева, спокойный и самоуверенный, как всегда.
— Видишь эту рыбку, Джек? — внезапно указал он на одного из пестрых обитателей аквариума. — Знаешь, как она называется?
Несколько секунд я дебильно моргал, но потом сообразил, о чем он спрашивает.
— Немо? Нет… Это такой мультик был.
— Это рыба-клоун, — пояснил Себастиан, улыбаясь маме, которая немного расслабилась. — Она живет в симбиозе с морскими анемонами или актиниями. Видишь эти красивые разноцветные цветы на дне? На самом деле, это животные, хищные, опасные и очень ядовитые. Ты знаешь, что такое симбиоз, Джек?
В башке шумело, но откуда-то вылезло бледное воспоминание, что-то с уроков биологии:
— Это типа, когда разные животные или там растения живут за счет друг друга?
— Взаимовыгодные отношения организмов разных видов, — кивнул Себастиан. — Очень хорошо, Джек. Понимаешь, в природе рыба-клоун не сможет выжить без помощи анемона. Ее просто сожрут, — он приобнял меня за плечи, так по-отечески. Мать по-прежнему держала меня за руку, и я даже дернуться не смел. Оцепенел просто, а внутри росло то самое чувство нереальности окружающего, которое скоро станет мне таким знакомым.
— Наш маленький Немо, — продолжал Себастиан, — вынужден жить между ядовитыми стрекалами актинии, которая уничтожает угрожающих ему хищников. Более того, он питается отбросами со стола своего хозяина и даже отказывается вырастать, чтобы не быть изгнанным из своего убежища, — пальцы отчима горели на моем плече так, что казалось, сейчас начнет плавиться кожа. Я думал только об одном — как бы снова не блевануть. — И знаешь, что? — заговорчески спросил он, наклоняясь к моему уху.
— Что? — повторил я чуть слышно.