— Стесняется он, — фыркнула ма. — А глаза чего красные, как у кролика? И таскаешься нога за ногу, еле-еле. Ты что думаешь, я не замечаю ничего? Сева нас и туда возит, и сюда, старается, хочет развить тебя культурно. А тебе ничего не интересно, я же вижу. У тебя одно на уме. И я знаю, что, — и смотрит на меня, не мигая, как удав.
Я офигел, сижу, мозгами от бессонницы еле ворочаю. Думаю: блин, неужели догадалась? У меня аж пятки похолодели, а от облегчения — поджилки дряблые.
— Это дурь твоя, вот что! — мать палец на меня наставила вроде пистолета, шипит. — И где ты только ее берешь? Хочешь в комнате запираться, чтобы там кайф ловить со всеми удобствами? Не выйдет!
Под стол я не упал только потому, что крепко за него держался. Дар речи ко мне вернулся вместе со злостью.
— Какая дурь?! — говорю. — Ты что, видела ее? Или унюхала?
— За идиотку меня держишь?! — она уже орет. — Та самая, что ты в своем бардаке прячешь.
— Ничего я не прячу! — я тоже ору. — И бардака у меня нет! Я тогда еще все убрал, когда на тебя звездное небо рухнуло!
— Ах, небо?! — ма откинулась на спинку стула, сложила руки на груди. — Все. С этим пора кончать, — и с места в карьер, то есть к лестнице.
— Ты куда? — я за ней.
Короче, все как обычно. Доброе утро в дурдоме Ромашкино. Только Себастиан к этому еще не привык. Прискакал на звуки грозы из сортира. Хлопает на нас глазами.
— Катюша, что происходит?
Ма прыг ко мне, ухватила за вихор, морду к отчиму поворачивает:
— Вот! Видишь, на кого он похож?
Отчим спокоен, как око бури, изучает мой фейс:
— На тебя, дорогая?
— На наркомана! — она выпустила меня, треснув по затылку. — Он прячет в комнате траву!
— Траву? — Себастиан хихикнул. — Зачем?
Ма сообразила, что опять перевела с русского буквально:
— Не траву, эту… Марихуану. Хэш, — и театрально затянулась воздухом.
Отчим нахмурился:
— Джек, это правда?
Так. Здесь тоже заштормило.
— Вранье, — говорю, — все это. Не шмаляю я больше.
Тут ма совсем завелась:
— Это кто врет? Я вру? А ну, пойдем! — хвать меня за шкирку и тащит наверх. Себастиан топает сзади:
— Катюша, ты куда?
Мать ворвалась в мою комнату, меня к стеночке прислонила, стоит, озирается — прямо бык на корриде, и дым из ноздрей. Ко мне поворачивается:
— Лучше сам скажи, куда спрятал, а то хуже будет.
Я, конечно, в отказ. А что? У меня только Меметов несчастный косяк, но тот так спрятан, что наркособака не найдет. Короче, мать мне не поверила и начала шмонать. Полетели на пол вещички из шкафа, диски со стола.
— Давай, — ору, — чего мелочиться? Сразу все покидай в мусорный мешок — и в контейнер. Тогда уж точно — никакой травы.
Себастиан за ма мечется, пытается успокоить: просто разозленная пчела и шмель-флегматик. Короче, маразм крепчал, и танки наши быстры. Тут мать к окну подскочила и рукой полезла под подоконник. Повозилась там, и бац:
— А это что?! Скажешь, не твое?
Отчим аж стойку сделал. Смотрю, у нее в вытянутой руке косячок. В пластик замотанный. Только я его не там заныкал. Я же не дебил, чтобы два раза в одно место прятать!
— Дай-ка, — говорю, — посмотрю.
А мать:
— Вот я его в унитаз спущу, и сколько хочешь смотреть туда сможешь! — и к сортиру.
Тут меня переклинило. Не из-за травы, конечно, а потому, что это от друга память. Я мать за руку схватил.
— Отдай! — ору.
Ма отбиваться. Короче, та еще сцена. Чувствую, меня сзади кто-то схватил. Себастиан! Я озверел, ну, у меня рефлекс и сработал. Я башкой назад — хрясь! Попал. Отчим взвыл и ослабил хватку. Я вырвался и бежать. Скатился по лестнице. Слышу только — ма вслед что-то кричит, и шаги по лестнице бухают. Себастиан!
Я прыгнул в сланцы и выскочил во двор. Припустил через газон и вниз, к озеру. Чуть не сбил на дорожке старичка с жирной таксой — то ли соседа-аборигена, то ли туриста с кемпинга. Дернул дальше по кустам и в лесок. Там чуть притормозил, осмотрелся. Если Себастиан и гнался за мной, то давно отстал, а может, собачника постеснялся. Я отдышался и стал пробираться между деревьями в направлении шоссе. Думал в Силкеборг дернуть, к ребятам. Знал, что у Мемета или Ибрагима перекантоваться нельзя, предки не пустят. Зато если Микель вернулся из Таиланда, то у него и переночевать можно. Вопрос был только в том, как добраться до города. Бабосы-то дома остались, какие были. Голоснуть попробовать, что ли?
Я срезал через поля и вскоре оказался на главной дороге. Будним июльским утром машин было не много — это не суббота, когда туристы въезжают в дачные домики, или выезжают оттуда после недельного отдыха. Я выставлял руку, демонстрируя дружелюбную улыбку, но ни одна сволочь не останавливалась. Надежды я все же не терял. Ездят же как-то люди автостопом, значит, и у меня должно получиться. Представлял себе удивленные морды пацанов, когда завалюсь на наше место у железки. Я ведь даже с Меметом почти перестал общаться: он слал смски, а я не отвечал. Ну что я мог ему написать? Что в гости ко мне они приехать не смогут? Или что Себастиан оказался… говном, короче говоря. А что я скажу теперь? Что сбежал из дома? Круто, жесть. Сбежал из виллы у озера и от отчима с клевой тачкой. С чего бы это? Не, что сбежал говорить нельзя. Скажу, навестить приехал.