Больше всего мне хотелось вообще никогда не возвращаться, но я знал, что меня тогда ждет. Кнут, так Себастиан сам сказал. Я колесил по округе, впервые обращая внимание, что в некоторые дома вернулась жизнь. Снова наткнулся на старичка с таксой. Жирная псина облаяла меня забавно тонким голоском. Женщина в деревянных башмаках полола фиалки за низким белым заборчиком. Увидев меня, она улыбнулась и помахала рукой. Потом я обогнал иссохшую старушку с палками, но без лыж — это называется скандинавская ходьба. Ее придумали, потому что зимой в Дании почти нет снега.
А потом я доехал до белого особняка и лестницы в вазонах. В этой части озера все было еще тихо, и я решил искупнуться. После дождя немного похолодало, но сегодня вот вышло солнышко, да и вода, по ходу, после недель жары остыть еще не успела. Я радостно сиганул с мостков головой вниз — глубина-то уже была проверенная. Плескался, гоняя уток, заплыл за камыши и нашел там лебединое гнездо. Еле унес ноги-руки от разъяренной мамаши-лебедя. Короче, оттягивался по полной. На пляже-то я в воду ходил только с матерью — боялся, что Себастиан мне в плавки залезет.
Короче, обсох я на мостках, стал одеваться, и тут слышу — музыка. Замер — одна нога в штанине, другая навесу. Думаю, все, снова глюк. Вроде как пианино, классика что ли? От дома с пригорка идет, по ходу, окно там где-то открыто. Это что значит, и туда хозяева нагрянули? А я тут плещусь у них на виду в наглую!
Ну, ширинку быстренько застегнул, велик схватил, на дорожку выволок — типа я тут просто мимо проезжаю. Тут музыка запнулась на мгновение, а потом последний кусочек снова повторился, и снова, прежде чем пойти дальше. До меня доперло, что это не диск, а играет кто-то в живую. Причем офигенно играет-то! У меня аж волоски на руках дыбом, хотя сюда, вниз, звуки доносятся едва слышно.
В общем, отъехал я для вида в сторону, в кустах велик спрятал и полез по холму вверх. Все равно там вокруг сада живая изгородь, меня заслоняет. Влез на косогор, спрятался за деревом, которое из изгороди торчало — здоровое такое, развесистое, старое. В дуплах, галочьих гнездах, грибах и все такое. Выглядываю — точно. На втором этаже окно открыто, ветерок из него прозрачную голубую занавеску вытрепал и раздувает. И музыка, как будто в такт: вверх и вниз, замерло, вверх и вниз.
Я вообще классику не уважал никогда, да и не знал ее толком. Потому определить, что играли, конечно, не мог. Но было это здорово и главное, понятно. Про жизнь было. Вот это — мой велик на дорожке, вот солнечные пятна под колеса летят, а если вверх посмотреть — то там яркая такая канитель в просветах веток. Закроешь глаза, и под веками — теплое оранжево-синее сверкание, в которое может закрутить, как в водоворот, так что даже страшно становится в животе. А потом открываешь их и, если еще в дерево не врезался, то весь мир такой контрастный, будто в нем яркость подкрутили. Вот такая это была музыка.
Я долго тогда ее слушал — невидимый пианист играл больше часа без перерыва. А потом на мобилку глянул — ёпт! Уже полвосьмого почти! В общем, вскочил на "Призрака" — это велик я так назвал, по марке — и дунул к дому. По пути понял, что забыл шлем на берегу, но возвращаться времени не было. Вдруг мне там Сева уже счетчик включил, и за каждую лишнюю минуту — оплеуха?
Короче, влетаю такой в дом, весь на измене. Мать с отчимом сидят, телек смотрят, все вроде мирно.
— Извините, — говорю, — такой офигенный велик, я на часы не посмотрел.
Ма поднялась со вздохом:
— Ладно, Жень. Я понимаю. Ты наверное давно о таком мечтал. Разогреть тебе котлет? А еще я пирожки испекла, твои любимые, с вишневой начинкой.
Я ее от облегчения даже в щечку чмокнул. Но тут Себастиан слез с дивана:
— Подожди, — такой, — Катюша. Главное в воспитании — это последовательность. Если мы сказали, что Джек должен нести ответственность за свои поступки, то нельзя сразу отступаться от своих слов. Необходимо показать ему, что мы действительно имеем в виду то, что говорим.
Мать остановилась на полпути в кухню:
— Что же, наказывать его теперь? Женька же извинился.
— Почему сразу наказывать? — Себастиан обезоруживающе улыбнулся. — Пусть посидит в своей комнате, подумает над тем, что нельзя нарушать данное слово. Там же и поест.
Ма облегченно вздохнула:
— Ну да, конечно, — погрозила мне сурово пальцем, — останешься на сегодня без мультиков! — а сама смеется уголками губ.