Расположение органов и частей тела вполне утилитарно, чтобы подойти к ним с точки зрения Потрошителя. Очевидно, что он шел от почек к матке и влагалищу. Естественно, что убийца хотел поразить и шокировать людей. И он в этом преуспел. Джон Дэвис бросился назад домой, чтобы выпить бренди. Потом он в безумной спешке нашел у себя кусок брезента, накрыл тело и побежал за полицией.
Спустя несколько минут на место происшествия прибыл инспектор Джозеф Чандлер из участка на Коммершиал-стрит. Увидев, что произошло, он немедленно послал за доктором Джорджем Филлипсом, полицейским хирургом. На дворе уже собралась приличная толпа. Раздавались крики: «Еще одна женщина убита!». Мельком глянув на жертву, доктор Филлипс определил, что ее горло было перерезано до того, как убийца вспорол живот и вытащил внутренности. Энни Чэпмен была мертва уже два часа. Доктор заметил, что лицо жертвы отечно, а язык закушен передними зубами. Он решил, что женщина была задушена до «потрошения» или, по крайней мере, приведена в бессознательное состояние. Трупное окоченение еще только начиналось. Доктор заметил «шесть пятен» крови на задней стене, в восемнадцати дюймах выше головы Энни.
Размеры пятен сильно различались, причем каждое из них имело четкую границу. Помимо этого на ограде дома также имелись кровавые «отметки». Возле ног Энни валялись кусок грубого муслина, расческа и клочок окровавленного конверта с маркой и датой «20 августа 1888 года». Рядом лежали две таблетки. Дешевые металлические кольца Энни исчезли. Царапины на пальце показывали, что сорвали их с дикой яростью. Позже в полицию Сити поступила открытка без подписи, которую сочли посланием Джека Потрошителя. Автор карикатурно изобразил тело с перерезанным горлом. Он писал о «бедной Энни» и утверждал, что «владеет» ее кольцами.
Одежда Энни не была разорвана или разрезана. На ней остались ботинки, а черное пальто было застегнуто на все пуговицы. Воротник пальто и снаружи, и изнутри был испачкан кровью. Доктор Филлипс также отметил капли крови на чулках и левом рукаве. В газетах и полицейских рапортах этого не писали, но доктор Филлипс должен был собрать внутренности и другие ткани тела жертвы и поместить их обратно в брюшную полость, прежде чем накрыть тело мешковиной. Полисмены помогли взвалить тело Энни на ту же доску, на которой еще недавно лежал труп Мэри-Энн Николс. Полиция доставила ее тело в уайтчепелский морг.
К этому времени уже рассвело. Сотни возбужденных людей приходили к запертому двору дома 29 по Хэнбери-стрит. Предприимчивые жильцы начали собирать деньги за право войти во двор и увидеть окровавленные стены и кровавое пятно на том месте, где лежал труп.
«ВЫ ВИДЕЛИ ДЬЯВОЛА?
Если нет, заплатите пенни и войдите внутрь»
Так написал Джек Потрошитель 10 октября.
На той же открытке он приписал: «Я каждый вечер ожидаю полицейских на Хэмпстедской пустоши». Этот район славился своими целительными источниками и купальными прудами. Здесь собирались писатели, поэты и художники. Сюда приходили Диккенс, Шелли, Поуп, Китс и Констебль. По праздникам на Хэмпстедскую пустошь приходили более ста тысяч человек. Дом Уолтера Сикерта в Южном Хэмпстеде находился в двадцати минутах ходьбы от этого места.
В письмах Потрошителя содержатся не только намеки — как, например, на то, что жители Ист-Энда стали собирать деньги за показ места преступления, — но и точные географические указания. Многие из упомянутых преступником мест (причем многие упоминались по несколько раз) были хорошо знакомы Уолтеру Сикерту: «Бедфорд Мюзик Холл» в Кэмден-тауне, где он любил рисовать; его собственный дом 54 по Бродхерст-гарденз; театральные, художественные и коммерческие районы Лондона, которые Сикерт так любил посещать.
Почтовые отметки на марках включают в себя Хэмпстед-роуд, Кингз-кросс, Тоттенхэм-корт, Сомерс-таун, Олбени-стрит, Сент-Панкрас Черч.
Некоторые места находятся в непосредственной близости от дома 54 по Бродхерст-гарденз. Это Килберн, Палмерстон-роуд (несколько кварталов от дома Сикерта), Принцесс-роуд, Кентиш-таун, Олма-стрит, Финчли-роуд.
Почтовые отметки, сделанные поблизости от театров, мюзик-холлов, художественных галерей и других мест, интересных для Сикерта, говорят о том, что письма были отправлены с площади Пиккадилли, из Хэймаркета, с Чаринг-кросс, Баттерси (рядом со студией Уистлера), Риджент-стрит Норт, Мэйфер, Паддингтона (около вокзала), Йорк-стрит (возле Паддингтона), Айлингтона (там располагалась клиника Святого Марка), Вустера (излюбленное место художников), Гринвича, Джипси Хилла (возле Хрустального дворца), Портмен-сквер (неподалеку от Общества изящных искусств и галереи Хайнца, где были собраны архитектурные рисунки), Кондит-стрит (вблизи от Общества изящных искусств, Общества искусства XIX века и Королевского института британских архитекторов).
Наброски Сикерта всегда очень детальны. Его карандаш фиксировал то, что видели его глаза, чтобы потом можно было перевести набросок в картину. Его математические формулы позволяли увеличивать рисунки, не теряя размеров и перспективы. Сикерт обладал организованным научным умом. В течение жизни он рисовал множество интересных зданий. Особенно удались ему детальные изображения церквей в Дьеппе и Венеции. Можно предположить, что он интересовался архитектурой и был частым посетителем галереи Хайнца, где была собрана самая большая в мире коллекция архитектурных рисунков.
Сначала Сикерт собирался стать актером. В одном из самых ранних писем художника, написанном им историку и биографу Т.И.Пембертону в 1880 году, Уолтер описывает, как он играл «старика» в постановке шекспировского «Генриха V» во время гастролей в Бирмингеме. «Эта роль нравится мне больше всего», — писал он. Несмотря на всеобщее убеждение в том, что Сикерт оставил театр ради своей подлинной страсти — живописи, письма, собранные Деннисом Саттоном, свидетельствуют об обратном. «Уолтер беспокоился о том, что ему придется оставить сценическую карьеру», — читаем мы в одном из писем. А вот другой знакомый Сикерта пишет: «Он не добился успеха на сцене, поэтому занялся живописью».