— Так да или нет?
— Я вот здесь зависла.
— Значит, вы та самая, что на картине, с рыжими волосами.
— И что из этого?
— А я — тот парень в шляпе, что сидит спиной к нам, в полном одиночестве.
— И что это должно означать?
— Это означает, что я сейчас пойду дальше. Гулять. Как и следует в соответствии с Первой поправкой. Это означает, что вы останетесь здесь. Как следует умненькой и хорошо понимающей тактику агентессе.
Он повернулся и пошел прочь, прежде чем она успела возразить. Обогнул выступ скотоотбрасывателя и направился по диагонали через центр этого сложного перекрестка, двигаясь быстро и не сбиваясь с темпа у бордюрных камней и линий дорожной разметки, игнорируя запрещающие знаки «Проход запрещен», вообще не замедляя ход, и в итоге прошел прямо в парк через юго-западные ворота. Впереди виднелся пересохший фонтан и закрытый ларек, где продавали бургеры. Влево, заворачивая, уходила главная центральная дорожка, явно следуя какой-то придуманной дизайнером схеме, характерной большими овалами, напоминающими беговую дорожку стадиона.
В парке слабо светились причудливые фонари на столбах, а сияние Таймс-сквер отталкивало вверх облака, как горящая магниевая осветительная ракета. Ричер отлично видел все вокруг, но единственное, что он разглядел, это пустые скамейки — по крайней мере, в самом начале изгиба дорожки. По мере продвижения дальше можно было увидеть и другие скамейки, но они тоже стояли пустые по всей длине дорожки до самого дальнего конца овала, где высился еще один пересохший фонтан и виднелась детская игровая площадка. За ними продолжалась дорожка, описывавшая очередной овальный изгиб и направлявшаяся обратно к исходной точке. Там тоже стояли скамейки.
И одна из них была занята.
Крупным мужчиной плотного сложения, с красным лицом, лет пятидесяти на вид, в темном костюме. С пухлым лицом и редеющими волосами. Человеком, который выглядел так, словно его жизнь прошла мимо.
Ричер остановился рядом, и мужчина поднял голову, но потом отвернулся, но Ричер все равно уселся рядом с ним. И сказал:
— Этот Борис, или Владимир, или как там еще его зовут, не придет. Вас раскрыли. Им известно, что вы не вооружены, но они пустились во все тяжкие и очистили от людей примерно двадцать кварталов вокруг. И это означает, что они будут в вас стрелять. Вас вот-вот расстреляют. Но не начнут, пока я здесь. Свидетели им не нужны. И еще: так случилось, что спецагент, командующая операцией, совсем не рада этой перспективе. Но на нее давят сверху.
— И что? — спросил мужчина.
— А то, что это будет мое доброе дело на сегодняшний день. Если вы хотите ей сдаться, я провожу вас к ней. Весь путь до самого конца. Вы можете рассказать ей, что вам известно, и сможете потом до конца жизни иметь в тюрьме по три плотные кормежки в день.
Мужчина ничего не ответил.
— Конечно, вы, вероятно, не захотите отправиться в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Может быть, вам стыдно. Может быть, самоубийство с помощью копа для вас лучше. Кто я такой, чтобы судить об этом? Стало быть, моим самым добрым делом на сегодняшний день будет просто уйти, если вы хотите, чтоб я ушел. Выбор за вами.
— Тогда уходите, — сказал мужчина.
— Вы уверены?
— Я уже не могу на это смотреть.
— Зачем вы это сделали?
— Чтобы стать хоть кем-то.
— Что вы могли бы сообщить этой спецагентессе?
— Ничего особо важного. Их главный приоритет — определить степень нанесенного ущерба. Но они уже знают, к чему именно я имел доступ, так что им уже известно, что я мог передать противнику.
— И вам нечего к этому добавить, ничего стоящего не осталось?
— Ничего. Я ничего больше не знаю. Мои связные вовсе не глупцы. Они знают, что может случиться.
— О’кей, — сказал Ричер. — Я ухожу.
Когда он уходил из парка через северо-восточные ворота, то слышал бормотание в кустах радиопереговоров, сообщавших о его уходе. Потом добрался до пустого квартала на Мэдисон-авеню, где подождал, прислонившись к сложенному из песчаника основанию огромного здания. Четыре минуты спустя услышал приглушенные звуки выстрелов — было израсходовано одиннадцать или двенадцать патронов, целый залп, сопровождавшийся тупыми ударами, словно по столу хлопали телефонной книгой. А потом он уже ничего больше не слышал.
Ричер оттолкнулся от стены и пошел по Мэдисон-авеню в северном направлении, представляя, как сидит у стойки в ланч-баре, в шляпе, прижав к бокам локти, и лелеет в душе новую тайну жизни, которая и без того полна старых тайн.