Человек сел в санях и начал протирать глаза.
— А ведь верно, мороз, — сказал он наконец добродушно. — Я думал, конь меня так довезет, а он стал. Охо-хо… Может ты меня от смерти даже спас. Ты откуда будешь-то?
— Из Починок.
— Ну, что ж, садись, подвезу.
Джек прыгнул в сани, человек закричал на лошадь. Лошадь пошла медленно, хоть была здоровая, не похожая на крестьянскую клячу. От человека сильно пахло спиртом. Он близко наклонился к Джеку и спросил по-приятельски:
— Ты что, не узнал меня, что ль?
— Не узнал.
— Скороходов я, Пал Палыч, из Чижей.
— И теперь не узнаю, — сказал Джек, растирая щеки. — Я только два дня как приехал.
— Да ведь меня и в других местах знают… Говорят, Пал Палыч, — умнейший человек! Ты откуда приехал-то?
— Из Америки, из Соединенных штатов.
— Ну, в штатах меня, конечно, не знают. Это нет. Я думал, ты здешний. Во, брат, жизнь-то какая у нас. Не американская. По ночам работать приходится, словно разбойнику. Торгую я помаленьку, понимаешь, а чтоб товарищи не заметили, все по ночам…
И Скороходов начал рассказывать, как он возил свинью на станцию и там продал ее городским за большие деньги.
— А хлеб-то у вас хорошо родится? — спросил Джек, желая повернуть разговор на интересующую его тему.
— Не, не! — закричал Скороходов. — Я хлеба и не сею. С ума еще не сошел. Это, брат, дело убыточное: урожаи маленькие, цены плохие. Сею, конечно, две полоски, чтоб в середняках числиться, а больше — ни-ни. Вот поживешь здесь, — увидишь, что на нашем хлебе не раскормишься.
Скороходов был пьян и болтал откровенно.
Джек решил расспросить его подробно обо всем, и задал еще несколько вопросов. Скороходов отвечал обстоятельно, но они не успели окончить беседы: въехали в Чижи. Скороходов остановил своего коня у избы, которая была не лучше остальных.
— Зайдем, что ль, чайку похлебать, — предложил он Джеку. — О делишках поговорим.
Джек согласился.
Они прошли холодные сени, такие же, как во всех крестьянских избах. Но комната, куда привел его Скороходов, была хорошо освещена и оклеена обоями. Сейчас же две молодых девки подали на стол самовар, баранки, мед.
За чаем Скороходов опять поднял разговор о том, что сеять хлеб убыточно. Джек высказал мысль, что прибыль должна быть, если применять машины.
— Во, сказал! — захохотал Скороходов. — Какие такие машины? Поди, достань их. Никаких у нас машин нет, окромя вот образов. Помолимся Николаю угоднику и на урожай рассчитываем.
И он показал в передний угол, где висело много икон.
Затем Скороходов по пальцам пересчитал свое семейство: у него был сын и две дочери. Сына он выделил в отдельное хозяйство, чтоб налогов меньше платить. Но дело они вели сообща, друг другу помогали и лошадьми и руками. Сын Скороходова, Петр, мужик лет тридцати, присутствовал при чаепитии и участвовал в разговоре. Джек заметил, что говорит он мало, но мудрено, и каждую фразу начинает словами: «дело в следующем».
После чая Скороходов выставил бутылку водки, свинину, селедку и соленых грибков. За водкой языки развязались, и Джек решил, что пришла пора задать вопрос о средней температуре. Скороходов опять начал хохотать.
— Не, брат, чего не знаю, того не знаю. Но если действительно температурой интересуешься, я тебе совет дам. Сходи в деревню Пичеево, к учителю. У него записи есть, я слышал. Он тебе все расскажет.
Разговор длился час с лишком. Наконец Джек зевнул.
Скороходов охнул:
— О-о-о-о, золота-то у тебя во рту сколько. Словно солнце разгрыз. Пару лошадей купить можно. Иль это не золото?
— Золото, — ответил Джек. — За эти зубы восемьдесят долларов заплачено.
— Дело в следующем, — вставил свое словечко Петр. — Проба то на зубках есть законная?
— Пробы нету.
— А на что она проба? — закричал Скороходов. — Видно, что золотые. Медные бы заржавели. Хорошая штука. Ну-ка, покажи. — Скороходов долго смотрел в рот Джеку и, видимо, проникся к нему уважением. Когда Джек начал прощаться, он заявил, что оставляет его у себя ночевать. Вышел из комнаты, принес мешок дензнаков.
— Во, брат, сколько накопил за военный коммунизм, — сказал он сердито. — И все пропало. Теперь хочу потолок деньгами оклеить. Не верю в бумажки, только в золото верю. Ты это ловко придумал во рту золото прятать. Ну-ка, покажи зубы.
Джек опять открыл рот. Скороходов с удовольствием потрогал зубы пальцами.
— Сберкасса хорошая, — сказал Петр. — Изо рта уже ни один мазурик не украдет.
Джеку постелили постель на перине, на лавках. На прощанье Скороходов пожал ему руку и сказал:
— Ну, спокойной ночи. Будем с тобой компанию водить. Может, и помощь какую окажу. Завтра утром еще побеседуем.
Завертываясь в одеяло, Джек думал о том, что приобрел нужное знакомство. Польза была уже налицо: он узнал, где можно получить справку о температуре в градусах. А затем Скороходов утвердил в нем убеждение, что от хлеба здесь не разбогатеешь.
Семья Скороходова еще спала, когда утром Джек поднялся и вышел. Бодрым шагом он двинулся за пять километров в село Пичеево. Там попал в школу как раз на уроки. Когда занятия кончились, он переговорил с учителем и действительно получил от него все нужные сведения. Температуру в школе записывали каждый день уже три года.
Джек, видимо, понравился учителю. Он пригласил его обедать и много рассказывал ему о здешнем климате, почвах и осадках. После обеда вдруг произошло чудо: Джек взял у учителя махорки, свернул козью ножку и закурил. Но махорка ему, должно быть, не понравилась, он скоро потушил огонек. Учитель начал его спрашивать об Америке, и они проболтали до ночи. Джек попросил разрешения остаться переночевать в школе. Учитель позволил, и Джек лег на двух партах.
Утром, еще до прихода ребят, Джек простился с учителем, узнал кратчайшую дорогу до Починок и направился домой.
Он шел быстро по дороге, напевая американские песни, улыбался и махал руками. Видно было по всему, что изучение местных условий он считал уже законченным и план будущего хозяйства был ему ясен.
В Чижах Джек зашел на минуту к Скороходову, поблагодарил его за гостеприимство и попросил покурить. Получив щепотку махорки, он свернул папироску и затянулся два раза.
А когда вышел в поле, бросил папироску в снег.
Глава четвертая
ДЖЕК ПРИНИМАЕТСЯ ЗА РАБОТУ
ВЕРНУВШИСЬ домой, Джек не стал объяснять матери, где пропадал два дня. Просто поздоровался и попросил разогреть щи. А сам пошел на картофельное поле и начал копать ямки в снегу. Из ямок выбирал землю и складывал ее в варежку. Варежку завязал и положил на окно. Потом прошел в хлев, вывел телку и стал ей зачем-то крутить хвост.
Мать и Катька смотрели на это издали. Наконец Пелагея не выдержала и подошла к сыну.
— Ты зачем телку-то лечишь? Ведь здорова она.
— Телку продать надо, — ответил Джек сквозь зубы. — И как можно дороже.
Пелагея к этому времени уже боялась Джека. Но тут она позвала Катьку, и они, обнявши телку, начали причитать и уговаривать Джека отказаться от пустой затеи. Они кричали на весь двор, что выпоили телку молоком, не спускали с нее глаз, и что вторая корова выведет их из бедности.
Джек выслушал все это молча, а потом, глядя матери в глаза, сказал:
— А все-таки мы ее продадим. Покупатели есть?
Мать ответила, что на такую телку покупатели найдутся всегда, и что каждый даст за нее сорок рублей.
— Двадцать долларов, — сказал Джек и усмехнулся. — Мало. Ну, иди за покупателями.
— Да на что тебе деньги? — допытывалась Пелагея, все еще держась за телку. — Ведь сказала я тебе, что хлеба до осени хватит.
— Дело не в хлебе, — ответил Джек неохотно. — Мне деньги нужны, чтоб купить семян.
Впервые в голову Пелагеи забрела мысль, что Яшка вернулся из Америки сумасшедшим. Она поняла бы его, пожалуй, если бы он пропил телку или на вырученные от продажи деньги купил сапоги. Но продать телку, чтоб купить каких-то неизвестных семян, может только сумасшедший. Пелагея попыталась еще раз подействовать на сына плачем. Но Яшка не поддался и крикнул так, что Пелагея почувствовала в нем хозяина. Через полчаса Катька побежала за Сундучковым, который еще осенью приценялся к телке. А через час телка была продана за сорок пять рублей.