Теперь дальше. На новый год он уедет из Починок в Америку. Он уедет, и никто, кроме матери, не пожалеет о нем. А может быть, и мать не пожалеет. Она вернула свою корову и успокоилась. Катька пожалеет? Может быть. А остальные все только посмеются. «Смотался американец, — скажут. — Туда ему и дорога, сволочь он был». Обидно, что и говорить!
Джеку стало жалко самого себя. Он всхлипнул и почувствовал, что по лицу его ползут слезы.
Он начал думать дальше, стараясь найти выход из положения. И вдруг почувствовал, что приходит к какому-то определенному решению, с которым он раньше не сталкивался. Он пробовал возражать себе, искал других возможностей, но все время возвращался к тому же. Начинал рассуждения снова — и снова приходил к прежнему выводу.
Чорт подери, каким же образом он действительно так промахнулся?
Он уже давно прошел Чижи, и теперь к нему приближались зеленые и красные огоньки станции. Но Джек не смотрел на них. Он разговаривая сам с собой, размахивал руками и шагал машинально. Только на платформе, перед почтовым ящиком, он понял, что пришел, куда надо. Он уже вынул письмо из кармана, как вдруг почувствовал, что письмо может и подождать. Что-то вроде нового плана окончательно родилось в нем.
Очевидно, новый план требовал каких-то решительных действии. Джек быстро сунул письмо в карман и побежал обратно в поле. Можно было подумать, что он забыл что-то в Починках. Или он решил остаться в СССР?
Он бежал быстро, лишь изредка замедляя шаги, чтобы передохнуть. И чем быстрее он бежал, тем яснее чувствовал, что бежит он к какой-то новой цели, и надежды в нем крепли. Вот наконец он миновал Чижи и начал спускаться к Починкам. Почти обессиленный, он прошел околицу и остановился у крайней избы, где жил его враг Николка Чурасов.
Без всякого раздумья Джек начал барабанить в темное окно.
— В чем дело? Кто? — спросил из избы злой и сонный голос Николки.
— Это я, отопри.
— Кто?
— Ну, Яков Восьмеркин, отопри, говорю.
— Я вот тебя сейчас дробью попотчую. С ума сошел, что ли?
— Нет, с ума не сходил. Отопри дверь, Николка. Пусти в избу. Предлагаю с завтрашнего дня коммуну строить.
— Коммуну? Сейчас.
В избе загорелся огонек.
Глава третья
Польза табака
Острый сигарный дым стоял в избе голубым облаком, как в каком-нибудь американском баре. Но курильщики собрались сюда не для того, чтобы выпить содовой и поговорить о пустяках. Обсуждался план работ коммуны «Новая Америка», устав которой был только что принят единогласно.
Впрочем, на обсуждение устава много времени не потратили. Был принят обычный, типовой устав. Долгое время лежал он у Капралова на печке в тряпке. Теперь Василий торжественно принес эту маленькую розовую книжку в избу Восьмеркиных.
— Дождалась-таки своего времени, — сказал он и положил книжку на стол.
Устав прочли и приняли, то есть в пустые места его, там, где стояли точки, вписали название коммуны, адрес и число членов.
Количество членов оказалось значительно больше, чем ребята вначале думали.
Когда в Починках узнали, что Яшка Восьмеркин неизвестно почему взбесился и пошел в коммунары, деревня дрогнула. Среди мужиков не было ни одного человека, который считал бы, что Яшка прогадал с табаком. Все знали, что на сигарах он заработал тысячу, и эта сумма казалась крестьянам невероятно большой, прямо чудовищной.
О величине этой суммы крестьяне судили хотя бы по тому что в хлеву у Восьмеркиных появилась хорошая серая корова, каких в деревне раньше не бывало. Сам Яшка ходил в непромокаемом пальто и спал на кровати с сеткой. А сестра его, Катька, однажды в небольшой дождь прошла через всю деревню под коричневым зонтиком. Разве все это не говорило за то, что табачок себя оправдал, а Яшка — умница, заработал большие деньги на пустяках?
Вот почему в первый же день, как по деревне прошел слух о коммуне, пожелало записаться двадцать три двора. Правда, часть тут же отсеялась, когда коммунары заявили, что надо вносить пай лошадьми и коровами. Но четырнадцать мужиков, больше из молодых, все-таки остались, с женами — двадцать пять членов, а если считать с ребятами и стариками, то сорок человек. При них десять лошадей и пятнадцать коров; кур до сотни. Земли, вместе с огородами, восемьдесят гектаров; с покосами — вдвое. Таких результатов не ожидали коммунары. Вот почему теперь они курили Яшкины сигары и пускали дым, как настоящие победители.
Но председатель коммуны Яков Восьмеркин молчал и очень недовольно подсчитывал что-то на бумажке.
— Мало земли, товарищи, — наконец произнес он, — не с чем начинать.
— Как так мало? — закричал Капралов. — Ты с картофельного поля сколько табаку снял? А у нас земли в сто раз больше.
Но Джек разъяснил всем, что теперь расчет идет не на табак, а на пшеницу. «Вирджинию» будут сеять в последнюю очередь. Ведь если много табаку развести, совсем зарезаться можно. Надо засеять зерновых не меньше восьмидесяти гектаров. Потом коровам хороший корм нужен, а для этого тоже земля требуется. Да и работников много: чтоб всех занять, придется какую-нибудь огородную культуру развести. Одним словом, как ни вертись, пятидесяти гектаров нехватает. Без этой же добавки коммуна крестьянских дел не поправит и бедность останется прежняя.
— Да где же землю взять? — закричал Бутылкин. — Легко сказать — пятьдесят гектарчиков. Ведь их прежде найти надо. А где найдешь?
— Надо что-нибудь придумать, — сказал Джек. — Вот я здесь все рассчитал. Смотрите, если не верите.
Николка Чурасов взял лист, просмотрел его бегло и заявил:
— Ясное дело, без прирезки не обойдемся. Придется землю требовать.
— Где?
— Известно где: в городе. Раз мы теперь коммуна, нам отказа не будет.
И, обращаясь к Капралову, который был выбран секретарем, сказал:
— Пиши заявление.
Капралов под диктовку Николки и Джека написал от имени коммуны заявление в земельное управление о добавочной прирезке земли. Все грамотные коммунары подписались на бумаге. Потом составили список членов коммуны в прошение о регистрации. Все эти бумаги Джек аккуратно завернул в газету и спрятал в карман. А затем надел непромокаемое пальто и картуз.
— Куда ты? — спросил Капралов. — Нешто заседание кончилось?
— Кончилось. Больше говорить не о чем. Надо в город за землей итти. И тебе со мной придется.
Николка Чурасов Джека поддержал:
— Довольно языком болтали два года. Шагайте в город, ребятишки. Я сам еще записочку напишу одному знакомому парню, товарищу Бабушкину. Он в комсомоле работает и, может быть, помощь окажет.
И Николка тут же на куске бумаги написал записку, довольно нескладную, но разъясняющую суть дела: коммуне нужна земля, помоги.
— А что же нам-то теперь делать? — спросил Сережка Маршев, видимо недовольный, что общее собрание так быстро кончилось.
— До Чижей нас проводите, — ответил Капралов. — Подписи под уставом в сельсовете заверить надо.
Все высыпали на улицу. Но Джек вдруг задумался, вернулся в избу и забрал с собой сигары и табачные листья. Рассовал все это по карманам и присоединился к коммунарам.