О событиях и планах коммуны Чарли узнавал главным образом от Джека. И теперь, конечно, в споре о продаже пшеницы, Джек сумел осветить вопрос так, что Чарли был на его стороне. Но Джек не придавал этому особого значения. Его больше интересовало решение общего собрания.
Собрание было назначено в восемь часов вечера в столовой флигеля, где теперь помещалась контора коммуны. На улице шел дождь, но это не помешало коммунарам собраться вовремя, даже из Починок пришли люди, накрытые рогожами. Вопрос был уж очень важный.
Капралов открыл собрание и предоставил слово Джеку для доклада.
Джек начал издалека. Он дал справку о том, сколько труда в днях потратила коммуна на ремонт дома и сколько рублей уложила в полы и потолки. Затем сказал, что, если зимой решено жить в новом доме, надо начинать топить печи: не нынче — завтра ударит мороз. Указал на возможность организации столярной мастерской в большом зале. В заключение поставил вопрос: оставить ли дом недостроенным на зиму и отпустить в Починки две трети членов коммуны, или, наоборот, закончить ремонт побыстрей, дать площадь всем коммунарам и провести зиму по-трудовому.
Что для этого требуется? Немного. Всего только продать неделимый фонд Сундучкову, а на вырученные деньги заказать рамы и купить стекла.
Яшка говорил без запала, рассудительно — он хотел подействовать на собрание убеждением, да и вопрос ему казался совершенно ясным. С ответом ему выступил Николка Чурасов.
Этот начал напористо:
— Что ж, товарищи, пришла пора показать, кто мы сеть — советская коммуна или волки-хищники в коммунной шкуре! По-яшкиному выходит, что самое для нас подходящее дело начать спекуляции в компании с Пал Палычем Скороходовым. Ведь Сундучков для кого хлеб покупает? Для него…
— Это уж как пить дать! — с места подтвердил Маршев.
— Вот получили мы от советской власти усадьбу, а теперь спекулянтов усиливать хотим. Может правильная коммуна такими делами заниматься?
— Не может! — закричал Маршев, и его поддержали остальные.
— Вопрос ясен?
— Ясен.
— Я кончил.
Николка торжествующе сел. У него была приготовлена большая речь еще, но он придерживал ее к концу.
Стали высказываться коммунары. Джека поддержали только двое — Пелагея Восьмеркина и Бутылкин. Они начали жаловаться, что дальше жить в тесноте невозможно. Бутылкин даже заявил, что он просит выделить ему на зиму лошадь и корову и обеспечить их на зиму кормом. Он уедет с семьей в Починки завтра же. А остатки хлеба предлагает разделить по едокам. Остальные коммунары стояли за Николку.
Джек страшно удивился. Ведь он хлопотал не за себя, а за большинство, и вдруг это большинство не хочет его поддерживать. Он предложил поставить вопрос на голосование. Капралов поставил.
За предложение Джека поднялись только три руки, если считать и его собственную. Трое — Татьяна, Катька и Дуня — воздержались. Остальные дружно голосовали против.
Джек решил, что собрание просто чего-то не поняло. Он закричал тонким голосом:
— Еще раз голосовать! Ошибка!
Николка поднял руку:
— Провалился ты со своим мраморным дворцом, Яша. Вопрос ясен. Предлагаю перейти к текущим делам.
Яшка закипел:
— Я провалился, говоришь? Нет… Это коммуна наша провалилась! Растащут ее теперь по бревнышку.
— Не беспокойся, уцелеем.
— Нет, не уцелеем. Я первый уволить меня из председателей прошу.
— Об этом вопрос не стоит. Не имеешь права пугать.
— Никого я не пугаю. Просто сейчас в город уеду, и конец!
Поднялся невообразимый шум. Сразу появилось множество предложений. Одни кричали, что проживут зиму в старых домах, а коммуны не развалят, другие соглашались спать вповалку во флигеле. Были предложения занять в городе денег на стекла, а за зиму отработать. Пелагея плакала навзрыд и кричала, что Яшку выгнали из коммуны завистники.
В это время Татьяна встала и подняла руку. Сразу воцарилась тишина. Капралов с беспокойством произнес:
— Слово предоставляется…
Тихим голосом Татьяна начала говорить о том, что пшеницу продавать спекулянтам нельзя, надо везти на склад и сдать государству. Очень вразумительно она разъяснила, что страна борется за хлеб и каждый воз лишний сейчас дорог. От хлеба зависит стройка социализма. Это дело общее, и забывать о нем нельзя.
— Правильно, Таня! — крикнул Маршев. — В самую точку попала.
Но Джек слушать не стал, махнул рукой и выскочил из комнаты. Скоро вернулся в картузе и куртке.
— Собирайся, Татьяна! — закричал он жене. — Поедем в город, я там себе работу найду.
Затем повернулся к Чарли и спросил по-английски:
— Автомобиль у тебя в порядке, старик?
— В полном порядке.
— Вот он нам и пригодится, дружище. Заводи машину, мы сейчас уезжаем в город.
Чарли, как всегда, ничего не понимал на собрании и хлопал глазами. Теперь ему показалось, что Джек решил ехать в город жаловаться. Значит, надо действовать без промедления.
Американец скользнул в коридор, а Джек снова обратился к Татьяне:
— Что же, идем?
Татьяна не двинулась с места. Все в полном молчании глядели на нее.
— Я остаюсь в коммуне, — тихо сказала Татьяна.
Маршев страшно громко захлопал в ладоши, остальные тоже захлопали. Яшка побледнел, закричал:
— Ага, боишься с имением расстаться, помещица! Ну что ж, сиди…
Он выбежал из комнаты. Слышно было, как стукнула входная дверь. Собрание было прервано. Коммунары высыпали на крыльцо. Сильный дождь шумел на дворе.
Вдруг у каретного сарая застучала машина, и автомобиль реванул своими белыми огнями по дождю. Пелагея Восьмеркина заголосила и бросилась с крыльца:
— Яша, Яша, постой!
Но догнать машину она не могла. За воротами, в дубовой аллее, автомобиль прибавил ходу и пропал в темноте.
Николка Чурасов сейчас же собрал ячейку.
— Объявляю экстренное заседание открытым, — сказал он. — Тужить не надо, товарищи. Не может быть несознательных коммунаров, а тем более председателей. Нам, конечно, Восьмеркина лишаться нежелательно, но и в пояс кланяться ему не будем. Думаю я, что он сам к нам вернется дня через три. Семья его здесь осталась и все имущество. Я поэтому о машине вопроса заострять не стал. Вернется он поспокойнее, тогда мы с ним поразговариваем.
Ячейка Николку поддержала. Однако насчет трех дней он ошибся.
Джек узнает кое-что без книг
Джек и Чарли обменялись в автомобиле всего несколькими словами: Джек попросил ехать в город, Чарли согласился. Дальше разговор не пошел.
Джек был слишком рассержен и не стал рассказывать приятелю всех подробностей ссоры. Да он и не знал, как рассказывать. Почва ушла у него из-под ног после отказа Татьяны ехать вместе с ним.
А Чарли не стал расспрашивать Джека потому, что слишком был занят машиной. Дождь размыл дорогу, грязь облепила колеса, и автомобиль еле двигался. А на втором километре от коммуны, при подъеме на горку, колеса забуксовали, и машина стала.
Ребята вылезли из-под брезента на грязную дорогу, обломали ближайшую ольху и набросали веток под колеса. Дождь и темнота действовали удручающе. Джек тяжело вздохнул и плечом уперся в машину. Чарли сел за руль. Но машина не двинулась с места.
— Назад бы пошла, — сказал Чарли. — А в гору сейчас не влезет.
— Кончится дождь, полезет и в гору, — пробурчал Джек. — Туши фонари. Чарли, мы полежим немного под брезентом. Ведь не так давно ночевали и просто на дворе. Думаю, что ночью нас никто не тронет.
Чарли потушил фонари, приставил к сиденью свой чемодан и накрыл его одеялом. Джек снял куртку, и они легли, как в былые дни в Америке. Только прежних разговоров не было: о чем они могли мечтать теперь?
Оба волновались, но Чарли заснул раньше Джека. Американец верил своему другу; ему казалось, что Джек прав и все уладится. А вот Яшка теперь совсем запутался, он ничего не понимал. Он лежал и думал: в чем дело, почему все отвернулись от него? И не мог найти ответа на свой вопрос. В прежнее время Джек обдумывал трудные положении всегда по утрам.