Он и теперь был готов сделать так, но ничего не получилось. Мысли не давали ему покоя, гнали сон прочь. Правда, он задремал в конце концов, но на одну секунду: вдруг ему показалось, что автомобиль горит.
Джек вскочил. Чарли тоже поднялся, и ему показалось, что огонь проник под брезент. Это был электрический фонарик Егора Летнего. Первые же вопросы писателя убедили приятелей в том, что опасности никакой нет.
Через минуту мокрый и перепачканный Летний влез в машину.
— Ну, кто из вас здесь председатель коммуны? — спросил он дружески.
— Бывший председатель, — поправил Джек. — Это я.
— Тебе, брат, поклонище из Москвы.
Яшка мог ожидать чего угодно ночью в поле — потопа, пожара, но только не этого поклона из Москвы.
— От редактора газеты поклон? — спросил он неуверенно. — Или от Мишки Громова?
— От редактора, — ответил Летний. — Он меня в вашу коммуну и направил. С поручением.
— Ишь ты! Не забыл?
— Нет, какой там. Очень интересуется твоей деятельностью. Просил передать, что шефство газета над вашей коммуной возьмет. Помочь обещал.
— Так. А я ему ни одной статьи не послал.
— И об этом говорил.
— Оконные стекла-то в Москве есть? — спросил Джек, подумавши.
— Как не быть, штука простая. Мне поручено список составить, чего вам надо в первую очередь. А весной трактор возможно что будет. Конечно, если у вас дело стоящее.
Джек зачмокал языком и тяжело вздохнул.
— А вы сами-то кто будете?
— Советский писатель. Хотел у вас в коммуне пяток дней пожить. Новой деревней интересуюсь. И помощь — какую смогу — окажу.
— Разве делать что умеете?
— По электричеству смекаю.
— Пока нет у нас электричества, но в плане намечено. Пешком идете?
— Пешком. Больно замучился. Все из-за книг.
— Каких книг?
— Да редактор тут вам библиотечку посылает. Все больше по сельскому хозяйству. Но и песенник есть.
— Так…
Джек заволновался. Он как-то вдруг позабыл всю линию событий, общее собрание, споры, свой внезапный отъезд. Перед ним осталось только два факта. Первый: незнакомый человек, писатель, идет в дождь пешком по грязной дороге, чтобы сообщить о помощи, которую город посылает далекой коммуне, идет ночью, выбивается из сил. И второй факт: он, Яков Восьмеркин, председатель коммуны, только что уговаривал своих товарищей обмануть город, продать потихоньку хлеб спекулянту… Факты столкнулись лбами, и Джеку вдруг стало стыдно, да так стыдно, что слезы навернулись на глаза. В один миг ему стала ясна его ошибка, которую тридцать человек не могли доказать ему на собрании. Ему показалось даже, что он понял и запальчивость Николки, и выкрики Маршева, и даже книжную речь Татьяны. Он понял все это не только умом, но и сердцем, иначе при чем же даже тут слезы?
— Чарли, — сказал Джек тихо своему приятелю, — ты не догадываешься, конечно, о чем идет речь?
— Не догадываюсь, — сознался американец.
— Я тебе растолкую об этом в дороге, старик. Запускай машину.
— Но ведь ты же знаешь, что она не идет.
— Назад пойдет. Мы возвращаемся в коммуну.
— Возвращаемся? Что же сказал тебе этот человек? Может быть, это судья, и он разъяснил тебе, что закон на твоей стороне?
— Нет, это не судья, и он не сказал мне ничего нового. Просто я сам понял, что сел в калошу с отъездом.
Автомобиль отказывался итти только в гору. Обратно в коммуну он хоть и не быстро, но пошел, словно машина, дорога и ночь были в заговоре против Джека.
Через четверть часа машина въехала во двор коммуны и остановилась у крыльца флигеля. Дом уже спал, только в конторе горела лампочка. Капралов и Николка вышли на крыльцо.
— Готовьте ужин, гостя из Москвы привезли! — крикнул Джек громко и выскочил из машины.
Летний с Капраловым прошли в контору.
— Ты что ж, только из-за него вернулся? — спросил Николка Джека. — Теперь дальше поедешь?
— Нет, не поеду, Николка. Я так подумал, что если уж красный обоз собрание решило на станцию посылать, надо, чтобы автомобиль впереди шел. А потом я хотел поговорить с тобой насчет ячейки. О вступлении кандидатом.
— Шалить, брат! — ответил Николка радостно, так как чувствовал, что победил. — После сегодняшней штуковинки мы тебя не примем.
— Не закаивайся, Николка. Похоже на то, что я начал понимать немного политику, хоть и трудная это штука. Больше бузить никогда не буду, честное слово тебе даю. Собирай сейчас общее собрание, я перед всеми извинюсь и зарок дам. Понял? А теперь пойдем гостя устраивать. К нам в коммуну специально приехал. Из Москвы…
Ответ Сундучкову
Дождь перестал в субботу, к обеду, а в воскресенье утром выглянуло даже солнце. Густое, осеннее небо отразилось в лужах, и было похоже, что кто-то растерял по дороге голубые платки. Дул сильный ветер, и грязь быстро подсыхала. Теперь она больше не мешала автомобилю ехать вперед, хотя машина и была перегружена. Кроме Чарли, в ней сидели Летний, Николка, Капралов и Маршев. Большой кусок красной материи на двух палках тормозил движение. Он надулся, как пузо. Надпись однако можно было разобрать:
СДАЕМ ИЗЛИШКИ ХЛЕБА ГОСУДАРСТВУ.
За большим дубом, когда автомобиль повернул к Чижам, плакат, громко хлопнув, вывернулся и начал действовать, как парус; теперь ветер дул в направлении движения и помогал машине итти.
За автомобилем, на некотором расстоянии, ползли шесть подвод коммуны с мешками, а за подводами шагали коммунары. В общем колонна подвод была похожа на настоящий красный обоз, и в таком виде не стыдно было пройти через Чижи.
У старого дуба, когда красный парус начал помогать движению машины, Николка знаками попросил Чарли прибавить ходу. Автомобиль сильно опередил подводы, въехал в Чижи и остановился перед избой Петра Скороходова.
Прибытие автомобиля, да еще с лозунгом, расшевелило Чижи. К машине начали собираться сначала ребята и девушки, а потом взрослые.
Был праздник. Девки в желтых и розовых кофтах расположились в отдалении, щелкали подсолнушки и молча глядели на машину. Ребята, наоборот, лезли под колеса пробовали упругость шин, висли на подножках. Когда народу собралось порядочно, Николка рявкнул гудком и, поднявшись во весь рост, заявил, что сейчас начнется летучий митинг.
Петр Скороходов и несколько членов «Умной инициативы» вынесли лавку и уселись тут же у избы, недалеко от машины. Пришли члены сельсовета во главе с Советкиным, красивым низкорослым мужичком.
Капралов, в качестве председателя, объявил собрание открытым и предоставил слово Николке.
Николка говорил недолго, но горячо. Он разъяснил крестьянам, какое большое значение имеет каждый лишний мешок зерна для советского государства. За хлеб дают нам буржуи машины, и это важно, потому что голыми руками работать невыгодно. Крестьянин без машины все равно что последний жук или вошь. А машинами хоть весь мир запахать можно. Вот почему «Новая Америка» сдает хлеб сверх нормы. Но этого мало. И коммуна вызывает «Умную инициативу» поддержать начинание. Ну-ка!
Николка замолчал и посмотрел на правление «Умной инициативы».
Петр Скороходов бойко вскочил на лавку, раскланялся во все стороны и ответил с усмешкой:
— Благодарим товарищей коммунаров за приглашение. Считаем, что действует «Новая Америка» похвально и правильно. Только вот ответить на ваш вызов мы не можем. Дело в следующем: хлеб-то мы уже разделили. Как будет новый урожай в будущем году, обязательно свезем подводы три, а может и четыре. А пока не взыщите, поздно приехали.
На этом и кончилась ответная речь Скороходова. Он соскочил с лавки, подошел к автомобилю и уже попросту начал расспрашивать, много ли коммуна везет хлеба на пункт.