Все уже думали, что он действительно начинает, и затаили дыхание. Но не тут-то было. Фокусник вышел вперед и начал засучивать рукава. Был он одет в черкесский костюм и говорил с иностранным акцентом. Немудрено, что он все делал по-особому, даже рукава засучивал долго, почему-то помогая себе в этом маленькой черной палочкой.
Наконец рукава были засучены. Фокусник взял со стола легкий красный платочек, надел его на палочку и крикнул:
— Итак, фокус номер первый!
Фокусник взмахнул красным платочком, и в этот момент над его головой вспыхнула огромная электрическая лампа. Она висела в зале на проволоке еще с зимы, и все перестали обращать на нее внимание, потому что она не горела. Но теперь она вдруг загорелась так ярко, что все лампы коммуны померкли в её свете.
Многие из присутствующих подумали, что это и есть фокус номер первый. Недолго помолчали, щурясь от сильного белого света, а потом вдруг закричали все вместе, захлопали, затопали, так что ничего нельзя было разобрать. Кто-то крикнул из дальних рядов:
— Качать затейника, ребята! Без динамы лампу зажег!
Все бросились качать фокусника, но Николка вскочил на лавку и заорал:
— Назад, ребята! Будет дурака ломать. Это не его фокус. Наверное, Ифкин в сарае динамо пустил от «интера».
И Катька вдруг заголосила:
— Я этот свет ночью видела, ребята. Не во сне, значит! За что ж ругались-то?..
Тут уж все смешалось. Никто не хотел смотреть фокус номер первый, электричество было интереснее. Все повалили вон из зала, туда, к каретному сараю, откуда шел ток.
На дверях каретника по-прежнему висела записка: «Чарли убедительно просит не входить». Но никто теперь не обратил внимания на эту просьбу. Ворота были открыты, и электрическая станция предстала перед глазами всех.
Она была очень примитивна. Динамо, поставленное на деревянный ящик, вращалось от шкива трактора при помощи самодельной передачи, сшитой из брезента. Испачканный с ног до головы, Чарли находился тут же. Он широко улыбался.
Николка закричал:
— Что же ты, чертова головушка, от нас электрификацию скрыл? — и полез обниматься.
Чарли начал отвечать по-русски, но у него ничего не вышло. Тогда Джек ответил за своего приятеля:
— А вы почему нам осенью не сказали, что шефы рамы принесут? Вот мы и решили вам отплатить.
Никто не возражал против такой отплаты. К фыркающему трактору поставили Булгакова, а Чарли потащили в зал, под электрическую лампу. Фокусник-затейник отошел на задний план со своими платочками. Чарли, щурясь, долго глядел на лампу, а потом сказал несколько слов, обращаясь к присутствующим: надо как можно скорей соорудить водяной двигатель — трактор берет слишком много керосина; только по случаю праздника можно позволить себе эту роскошь.
Джек перевел речь Чарли, Николка ответил:
— Это мы все понимаем и станцию своевременно построим. А пока, ребята, качнем американца!
Чарли схватили и подбросили так высоко, что он носком башмака чуть не разбил лампу. Джек начал просить:
— Ниже качайте, товарищи, а то без лампы останемся.
Чарли поставили на пол.
Тут выяснилось, что многие хотят высказаться. Капралов открыл собрание, и речи об электричестве полились рекой. Первым говорил председатель шефской комиссии Орлов. Он поздравил коммуну с завоеванием и пообещал помочь в постройке станции.
— Внешний провод нам нужен! — закричал Джек с места.
— И провод вам найдем. Только вы из этого электричества должны выводы сделать. Не только о себе думайте, но и о других.
Потом говорили Зерцалов от сельсовета, Николка и Ольга Ивановна, жена Капралова.
После Ольги Ивановны вдруг кто-то выкрикнул из задних рядов незнакомым голосом:
— Прошу высказать заявление!
Капралов пригляделся, мотнул головой и произнес многозначительно:
— Слово предоставляется члену правления артели «Умная инициатива» товарищу Советкину.
— Середнячество заговорило! — шепнул Николка Джеку.
Советкин быстрым шагом вышел из рядов и повернулся к публике. Был он ростом невелик, но широк в плечах, с чистым лицом и такой румяный, словно на щеках его только что раздавили по вишне. Вокруг лица курчавилась русая бородка. Советкин быстро поднял руку: показалось, что хочет он перекреститься. Но он не перекрестился, а снял картуз и без смущения, быстро, по-торговому заговорил: