— Куда собираетесь ехать, ребята? — спросила она.
— Да вот хотим одного человечка в город, в больницу, свезть, — лукаво ответил Николка.
Татьяна поняла, о каком человечке идет речь, но она чувствовала, что сейчас заступаться за Скороходова уже поздно. Коммунары были одеты по-дорожному, и, судя по всему, у них все было решено. Однако Татьяна все-таки захотела сделать еще одну попытку. Она потянула Джека за рукав и тихо сказала:
— Джек, поди сюда. Ведь мы не видались с тобой сегодня.
— Верно, Таня. Я на плотине был с утра.
Они отошли в сторону. Татьяна зашептала:
— Мне надо поговорить с тобой по секрету.
— А завтра?
— Нет, сейчас.
— Ладно, говори.
— Джек, — сказала Татьяна и неожиданно для себя самой заплакала, — я знаю, вы Скороходова выселять едете. Не надо, не надо этого делать.
— Будет тебе, Таня, — сказал Джек, скрывая возмущение. — Ну чего ты за него заступаешься? Ведь если он больной, его прежде всего вылечат.
— Нет…
И вдруг она почувствовала в себе какой-то гнев, решительность, силу.
— Я уйду из коммуны, если вы это сделаете… Уеду в Москву…
И, не дав Джеку сказать, она побежала к пруду так быстро, как будто бы решила утопиться.
Джек догнал Татьяну за кустами сирени. Он сжал ее руку и зашептал в лицо:
— Как тебе не стыдно… Из-за кулака… Ведь он сожжет нас, если его оставить. Иди сейчас же домой!
— Хорошо, Джек, — сказала Татьяна покорно.
В этот момент ей показалось, что в кустах промелькнула какая-то тень. Татьяна задрожала от волнения, даже зубы застучали.
— Чего ты, Таня, такая? — спросил Джек мягко. — Больна, что ли?
— Мне очень страшно, Джек. Мне кажется, что здесь, в саду, ходят…
— Где?
— Вот там, за сиренью.
Джек сделал движение к сирени, но Татьяна удержала его:
— Не ходи туда, не ходи… Я боюсь…
— Чего же бояться-то? Если там кто-нибудь ходит, то я его сейчас…
— А если он тебя… Подожди… Я хочу сказать тебе один секрет. Ты знаешь, я послала…
— Сейчас, Таня, погоди! — закричал Джек громко. — Я сперва посмотрю… Не должно быть врагов у коммуны…
Как раз в этот момент пухлый желтый огонь показался в темных кустах. Затем был грохот выстрела и сильный толчок. На этом оборвалось сознание Татьяны и Джека.
Ружье, очевидно, было заряжено волчьей картечью, иначе выстрел не уложил бы сразу двоих.
Они упали рядом, держась за руки.
Говорит Москва
Редактор перебирал последние телеграммы из провинции и вдруг как-то наморщился, вскочил с места и вынул одну телеграмму из пачки остальных. Потер лоб, прошелся по комнате, не зная, что делать. Потом быстро подбежал к телефону, взялся за трубку. Назвал номер, все еще глядя на телеграмму.
— Попросите к телефону товарища Летнего.
— Я вас слушаю.
— Беда, Егор. Ведь убили Восьмеркина. И жену его убили. Сейчас телеграмма пришла. Приезжай.
Через полчаса Летний вошел в кабинет редактора. Тот сидел уже над рукописью и молча протянул ему бумажку.
— Чертовщина! — сказал Летний и пригорюнился. — И не поймешь, в чем дело. Кто убил? Почему сразу двоих?
Редактор произнес совершенно твердо:
— Тебе придется поехать туда, Егор. Подшефный колхоз, большое несчастье. Надо вокруг этой истории движение поднять, весь район всколыхнуть… Расследовать придется все сверху донизу. Мы тебя от газеты уполномочим. С властями свяжешься, с партийными органами. Будешь каждый день нам телеграфировать. Когда выехать можешь?
— Завтра могу.
— Завтра так завтра. На похороны все равно не поспеешь. Телеграмме этой три дня.
Немного помолчали.
— А как объясняешь эту историю? — спросил редактор.
— Да как объяснить? Ячейка у них молодая, неопытная, проглядела, что вокруг делается. А борьба сейчас обострилась, сам знаешь. Мы ведь его еще весной предупреждали, что беда может быть.
— Как же, помню.
— А жалко Восьмеркина, — сказал Летний душевно. — Хороший из него работник вышел, квалифицированный, смелый. Решительный он был, на половину не шел. Он мне рассказывал, как за одну ночь колхозником сделался.
— Надо им послать что-нибудь в коммуну. Он тут весной о динамо говорил.
— Достали они динамо.
— Инкубатор, может быть?
— Есть у них инкубатор. Сами сделали.
— Тогда узнай на месте, что требуется, и напиши. Мы вышлем. Ты их как следует там подбодри.