— Надо только его очень осторожно доставить, — сказала докторша, вспомнив о своем пути в коммуну, — иначе он в дороге умрет.
Чарли взялся довезти Джека на машине с полной осторожностью. Через пять минут он уже подал автомобиль к крыльцу. В автомобиле соорудили что-то похожее на кровать и бесчувственного Джека перенесли осторожно на матраце. Машина медленно тронулась. Несколько коммунаров двинулись вслед за автомобилем в больницу.
Никто не ложился в коммуне спать в эту ночь. Во флигеле бабы причитали у тела Татьяны.
Чарли ехал медленно и осторожно. Он хорошо знал дорогу, все бугры и выбоины и вел машину плавно, как будто нес Джека на руках. Только в одном месте, у большого дуба, автомобиль сильно качнуло. Джек поднял голову.
— Чарли! — сказал он по-английски. — Куда это мы едем так медленно, старик?
— В больницу, — ответил Чарли, не оборачиваясь. — Лежи и молчи.
— Дай тормоз, старина, я сейчас сойду, — продолжал Джек. — В какую больницу можно ехать сейчас? Надо спасать коммуну, товарищ. Ты подумал о тракторе? Ведь они сожгут его. Скажи Маршеву, чтоб он отвел его к теплице.
— Лежи и молчи! — крикнул Чарли строго.
Но Джек снова сделал попытку подняться. Докторша удержала его. Он застонал, заговорил на этот раз по-русски:
— Горит, Чарли, горит…
Потом запел английскую песню. Но когда машина остановилась у больницы, он был уже опять без сознания, и его, как мертвого, перенесли в палату на тюфяке.
Утром Джеку сделали операцию. Одна картечина прошла в сантиметре от сердца и застряла в спине. Раны на руке и ноге были не опасны.
Операция прошла хорошо, но Джек был очень плох несколько дней. Боялись заражения крови. Особенно тяжело прошла одна ночь. Пульс начал ослабевать, и докторша заявила, что надежд на выздоровление почти нет.
Коммунары по очереди дежурили в больнице. Чарли просиживал все ночи в приемной и прислушивался к звукам, которые шли из палаты Джека. Николка поехал в город и привез оттуда двух врачей. У постели больного устроили консилиум. Но и консилиум не дал ничего определенного.
Это были черные дни в коммуне.
Татьяну похоронили в самом конце сада.
На похороны собралось много народу из окрестных деревень. Николка произнес большую речь о борьбе с кулаками, о страшной борьбе, которую ведет сейчас страна.
— Пусть эта смерть протрет глаза тем, кто сомневается, — сказал он в конце. — Кабы все сознательные были, не посмел бы кулак из ружья стрелять.
Все бабы плакали. Крестьяне и те вытирали глаза картузами. Всем казалось необъяснимым, что именно Татьяна пала от руки кулаков.
Джек пришел в себя на четвертый день после операции. На этот раз он прежде всего спросил о Татьяне. Докторша ответила ему что-то неопределенное. Джек сейчас же попытался соскочить с постели. Он заявил, что пойдет в коммуну и наведет справки сам. Докторша уложила его с помощью сиделки.
Джек заволновался, почувствовал страшную слабость, впал в забытье.
Когда он снова пришел в себя, он увидел, что рядом с его кроватью на табуретке сидит Пелагея. Он не сразу узнал ее. Старуха была в белом халате, в черном платке, и лицо ее сильно изменилось за последние дни.
— Татьяна жива? — спросил Джек.
— Похоронили в четверг в саду, — ответила Пелагея просто, по-крестьянски. — Попа не было. Зато народу собралось!..
Джек закрыл глаза, и по лицу его побежали слезы.
— Яшенька, — зашептала Пелагея горько. — Говорила я тебе, что не рука на помещице жениться. Не послушал ты меня, вот и вышло…
— Эх!.. При чем здесь помещица, мать?
— Яшенька, — продолжала Пелагея. — Ведь это она тебя погубила, она. Докторица правлению сказала, что не будешь ты жить.
— Это мы еще посмотрим, — сказал Джек слабо, но с задором. — А почему ты говоришь, что Татьяна виновата?
— Так ведь она на сторону Скороходова стала. И меня в грех ввела. Уговорила в Чижи слетать, предупредить Пал Палыча, что коммуна его ночью выселить хочет. Я сдуру пошла, думала, что зла от этого никакого не будет, одно добро. А он, пес, не болен был, а притворялся. Мне виду не подал, все стонал, а ночью пришел с ружьем и начал палить. В городе сознался, что хотел коммуну сжечь, а тебя застрелить. Думал, что это ты его выселить настоял. Во злость-то какая! Никому я об этом не говорила — ни Катьке, никому. Тебе первому сказала, чтоб легче помирать было.
Пелагея сдвинула платок на лицо и заплакала. Джек лежал с закрытыми глазами, и Пелагея уже думала, что он умер.
— Так, значит, это старик Скороходов стрелял? — вдруг спросил он, не открывая глаз.