Но вдруг резко дал тормоз.
Пшеница с одной стороны дороги показалась ему совершенно особенной. Она стояла выше всех остальных пшениц вокруг, а колос ее пригибался к земле всех ниже. Посеяна она была длинной узкой полоской.
Паренек подбежал к высокой пшенице и засмеялся на все поле. Он поднял приветственно руку, как будто встретил дорогого приятеля, и закричал громко:
— Уих, Манитоба… Хау ду ю ду… ду… ду…[2]
И как бы в ответ на его приветствие ветер слегка шевельнул колосьями.
Паренек сделал несколько шагов вперед, подошел к пшенице вплотную, но не стал ничего рвать. Он положил только себе на ладонь длинный, сигарообразный колос и сосчитал зерна. Два самых крупных он вынул и спрятал в карман. Затем перешел к следующей длинной полоске, засеянной тоже первосортным зерном. И здесь он узнал старых знакомых. Он кричал:
— Ол райт, Кота! Хип, хип, Маркиз!
И от радости гладил пшеницу, как кошку.
Полоски хлеба действительно поражали своим богатырским видом, и зерно в колосьях было полновесно и пузато. Такую пшеницу можно встретить, и то изредка, на опытных участках сельскохозяйственных школ.
Автомобиль тронулся дальше.
Уже чувствовалось приближение жилья. По обе стороны тянулись хорошо пропаханные картофельные поля. Автомобилист не стал осматривать картошки. Он остановил машину только в том месте, где за низкой изгородью был рассажен табак.
— Вирджиния! — закричал он и, не задумываясь, перемахнул через забор.
Прежде всего он измерил шагами засеянную табаком площадь. Затем внимательно прошел по рядам. Он щупал жирные сладкие листья, сбивал букашек, подправлял кустики. Потом быстро влез в автомобиль и дал наивысшую скорость. Очевидно, ему все было понятно теперь, и он не хотел больше тратить времени.
Он пронесся по дубовой аллее, как сумасшедший, и на полном ходу въехал в ворота, над которыми распростерлась вывеска: «Коммуна Новая Америка». Автомобиль проехал мимо развалин большого дома. Уже видно было, что над развалинами идет работа. Колонны были повалены, верхний этаж целиком разобран, и длинные штабели старого кирпича вытянулись в разных направлениях. Из окон дома уже не торчала бузина, а над частью строения даже возвышались стропила.
Впрочем, автомобилист здесь не останавливался. Он проехал дальше к жилому флигелю и тут привел в действие свой гудок, который молчал всю дорогу.
Коммунары обедали.
Все они сидели за длинным столом, на лужке, по ту сторону флигеля. По направлению к этому столу Пелагея и Дуня тащили на палке огромный котел супа. Коммунары держали уже ложки в руках, когда звук автомобильного гудка заставил всех повернуться в одну сторону. Приезд автомобиля в коммуну должен был принести с собой какие-то новости.
Автомобиль объехал флигель и остановился на тормозе почти около самого стола. Видимо, автомобилист не предполагал, что как раз за поворотом обедают.
Лицо приехавшего человека никому ничего не говорило. Один только Джек вскочил в страшном — негодований и закричал тонким голосов, который появлялся у него в минуты гнева:
— Чарли, бродяга! Ты, как я вижу, все-таки купил автомобиль…
Джек произнес эти слова по-русски. Он совершенно упустил из виду, что приехавший человек не знал русского языка. Он сообразил это немного позже и сейчас же повторил слова по-английски, но попрежнему грозно.
Чарли встал во весь рост в машине, но при этом опустил голову. Во всех денежных делах он всегда подчинялся Джеку и никогда ничего не предпринимал без его ведома. Но на этот раз его смущение длилось недолго. Он поднял голову и дерзко ответил:
— Да, конечно, купил за семьдесят пять долларов из общего фонда. Но ведь ты же мне писал, что у нас есть ферма, скот и сад. Значит, я купил по плану, в последнюю очередь.
— Верно! — ответил Джек и расхохотался. — Представь себе, ты прав, старик. Эта ферма принадлежит нам, и на старости лет нас не выгонят отсюда палкой. Здесь будут жить наши дети и внуки, и на каждый вколоченный гвоздь мы будем вешать наши картузы.
Приятели обнялись. Затем Джек сказал, обращаясь к коммунарам:
— Товарищи, это и есть Чарли Ифкин, американский рабочий, новый член нашей коммуны. Он умеет делать все получше меня. Теперь вы увидите, как пойдет у нас работа.
Потом он подвел Чарли к Татьяне и сказал:
— Можешь обнять ее, бродяга. Это моя жена.
— Жена? Почему же ты ни слова не написал мне об этом, старик?
— Брось, Чарли! Ведь ты знаешь, что я терпеть не могу писем.
Чарли посадили на самое почетное место за столом. И коммунары смотрели на него во время обеда во все глаза. По рассказам Джека они знали, что Чарли Ифкин — золотой работник и у него есть чему поучиться.