Выставив гостя за дверь, я почувствовал себя ужасно сонным и уставшим, поэтому сразу лёг спать. Проснулся я в пять или в шесть утра. Добравшись на такси до аэропорта, я обнаружил, что забыл в номере паспорт! К счастью, я знал, как сказать по-английски слово «паспорт», и громко произнёс: «Passport!». Водитель помог мне отыскать телефонную будку, я набрал номер гостиницы и слёзно попросил прислать кого-то, чтобы привезли мне мой документ. Когда паспорт доставили, водитель сказал, что нужно отблагодарить человека деньгами. Взяв у меня 50 австралийских фунтов, водитель передал их человеку, доставившему паспорт, а потом потребовал у меня денег за проезд. Я дал ему деньги, но он сказал, что этого недостаточно, и в итоге вытянул из меня 100 фунтов. Я тогда не придал этому значения, лишь потом узнал, что меня надули.
В самолёте моим соседом по креслу оказался какой-то толстяк. Надменно надувшись, он положил обе руки на подлокотники. Мне было так тесно, что пришлось изо всех сил вжаться в своё кресло. Наконец мы прибыли в Австралию, и я был счастлив сойти с самолёта. Отстояв очередь за багажом, я вместе с сумками устремился к выходу. Однако там я не увидел ни папу, ни маму, которые бы меня встречали, поэтому я один направился на стоянку такси.
Я должен был прилететь в Канберру. Это название на английском звучит почти так же, как слово «камера» — одно из тех немногих английских слов, которые я знал — и я то и дело повторял про себя: camera, camera… Я нашёл такси и, разместив свой багаж, дал водителю бумажку с адресом моих родителей. В ответ водитель разразился целым словесным потоком на английском, из которого я не понимал ни слова. В конце концов я напрягся и уловил общий смысл того, что он говорил: «Ты сейчас здесь, этот город называется Сидней, а твоя Канберра, судя по карте, находится далеко отсюда». Потом, изобразив жестами самолёт, он объяснил, что до Канберры отсюда ещё как минимум час лёту…
Это было фиаско.
Я выгрузил свои вещи обратно. Мне вдруг стало очень страшно, я не знал, что теперь делать. Где купить билет, чтобы лететь дальше? Как и где мне пересесть на другой самолёт? Ни на один из вопросов у меня ответа не было.
Вернувшись в здание аэропорта, я снова увидел того толстяка. Я проследил за его действиями: он подошёл к одной из стоек, положил свой багаж на весы и что-то сказал людям за стойкой. Его багаж тут же уехал. Я подумал: если я так же положу свой багаж и его примут, это будет означать, что я всё делаю правильно. По примеру толстяка я положил свой багаж на весы, и его действительно приняли. Затем мне дали посадочный талон и стали что-то объяснять — кажется, сказали, во сколько пройти на посадку, но я был словно в полусне, и до меня плохо доходило то, что мне говорили. Пока работник аэропорта что-то мне втолковывал, я, как зачарованный, следил за толстяком. Забрав свой паспорт и целый ворох каких-то билетов и талонов, я поспешил следом за ним и стал ходить за ним по пятам: он прогуливался, и я тоже прогуливался, он пошёл в ресторан позавтракать, а я ждал его у входа. Он просидел в ресторане час с небольшим, а когда он вышел, я снова стал ходить за ним хвостом. Он прошёл к выходу на посадку и сел, я уселся там же. Потом мы прошли паспортный контроль, и толстяк вошёл в автобус. Я сел в тот же автобус. Там толстяк протянул проверяющему билет, а куда я подевал свои билеты, я не знал, поэтому рассеянно заплатил за проезд. После этого мы поднялись на борт самолёта. На самом деле билеты были среди того вороха бумажек, которые мне дали при регистрации.
Так, с многочисленными приключениями и с двумя пересадками я, наконец, приземлился в Канберре — теперь уже точно.
Это был маленький и безлюдный аэропорт с крошечными служебными зданиями: лишь взлётная полоса, лес да пустыня. Выйдя из аэропорта, я издалека увидел седовласого мужчину — это был мой папа. За несколько лет, что мы не виделись, он полностью поседел. Я подошёл и почувствовал на себе чьи-то объятия. Опустив голову, я увидел маму. Оказывается, я успел так вымахать! Раньше, когда мама меня обнимала, мы были одного роста…
Встретившись с родителями, я вспомнил обо всех злоключениях, которые мне пришлось пережить в дороге, и разрыдался в голос.
Воссоединившись, наконец, с семьёй, я дни напролёт бил баклуши и сидел на шее у родителей. Мне не хотелось учить английский, мне не нравилась местная еда, но самое главное — я начал тосковать по съёмочным площадкам. В конце концов я наврал родителям, что в Гонконге для меня нашлась кое-какая работа и что мне пора возвращаться. Возможно, родители поняли, что я говорю неправду, но они не стали меня разоблачать, отец лишь сказал на прощание:
— Здесь всегда будет твой дом. Если в Гонконге снова возникнут трудности, сразу же приезжай.
Вернувшись в Гонконг, я стал общаться с Саммо Хунгом и через него получал кое-какую работу. Однако после смерти Брюса Ли жанр боевика оказался в застое, и работы у нас становилось всё меньше. В конце концов даже Саммо Хунг посоветовал мне уехать в Австралию — там я, по крайней мере, не умру с голоду. Да я и сам понимал, что придётся смириться с реальностью.
Мне не хотелось снова чувствовать себя неудачником, однако в этот раз у меня даже не хватало денег на билет. Я оказался в тупике. И в этот момент снова появилась моя первая любовь. Она вручила мне 200 тыс. гонконгских долларов — это была громадная сумма. Я пытался отказаться от денег, но она настояла, чтобы я их взял, и сказала, что даёт мне взаймы и я могу вернуть ей долг, когда заработаю деньги. Я принял деньги, но на душе у меня скребли кошки. Перед отъездом я пошёл в магазин часов и на несколько тысяч долларов купил папе и маме наручные часы именитых брендов, а потом купил кое-какие подарки для управляющего домом, где я жил. Мысленно я уже простился с Гонконгом.
Когда я вручил маме наручные часы, она была тронута до слёз. Она впервые в жизни получила от меня подарок. Папа то и дело протирал свои часы тряпочкой. Родители были очень рады моим подаркам.
Вскоре после приезда в Австралию я записался на вечерние языковые курсы. На занятиях учитель спросил моё имя, и я ответил, что меня зовут Чэнь Ганшэн. Учителю такое имя не понравилось:
— Не пойдёт. Давай тебя будут звать Стивен.
— Ладно, — согласился я.
На самом деле все сотрудники американского консульства, где работали мои родители, включая офицеров американской армии, называли меня Полом. Моих родителей там все очень уважали. А я и не знал, что меня называли английским именем Пол — думал, они обращались ко мне по моему детскому имени А-Пао. В общем, дома меня звали Пол, а на занятиях — Стивен.
Учитель на курсах давал материал слишком быстро, я никак не мог за ним поспеть, и в конце концов бросил курсы. Благодаря ходатайству водителя из одной тайваньской организации, аккредитованной в Австралии, я устроился работать цементщиком на стройке. Когда там спросили, как меня зовут, водитель представил меня как Джека, так на стройке я стал Джеком. Дело в том, что водителя тоже звали Джек. В то время я уже имел кое-какие поверхностные знания в английском языке, и для моего уха имя «Джек Чэнь» было лишено ритма. Мне хотелось, чтобы моё имя звучало ритмично, поэтому я добавил на конце своего имени букву “и”, и моё имя стало звучать как Джеки (Jacky).
Теперь я вставал ежедневно в 5 часов утра, выходил из дома и на попутках добирался до рабочей площадки. Стоя под ледяным ветром, я готовил цемент, научился пользоваться тачкой, и хотя мои физические способности позволяли мне работать быстро и обеспечивать хорошую производительность труда, всё же я очень уставал. С завистью я смотрел, как мастера клали стену, и старался чему-то у них научиться.