Жизнь моя текла размеренно, но по ночам меня, бывало, мучила бессонница. Я думал о своих мечтах, которые остались в прошлой жизни, и сравнивал их с тем, к чему я пришёл на данный момент. Мне было очень горько. Потом я решил, что лучше уж найти ещё одну работу — так я и денег заработаю побольше, и заполню своё время, чтобы мне некогда было думать. Я устроился на работу в ресторан. Днём я работал на стройке, развозил цемент и таскал кирпичи. Там я заканчивал работать в 4 часа дня, после чего заходил домой принять душ и в шестом часу отправлялся на работу в ресторан. Зарабатывал я около 800 долларов в месяц.
Каждый день по дороге со стройки я проходил через рощу. Я знал, что мама в это время уже ждёт меня на пороге дома. Поэтому каждый день по дороге домой, каким бы я ни был уставшим и подавленным, я обязательно останавливался в рощице, отряхивал с себя всю пыль и затем, насвистывая и радостно улыбаясь, бодро входил в дом и крепко обнимал маму. Она спрашивала, не устал ли я, и я бодро отвечал, что не устал — пусть она думает, что я вполне доволен жизнью. После душа я шёл в Lotus Restaurant, хозяином которого был папин друг. Поначалу моей обязанностью было отбирать и мыть овощи. Но по натуре я непоседа, так что, покончив со своими делами, ещё помогал другим. В 10 часов вечера ресторан заканчивал принимать заказы, и в кухне больше нечего было делать, тогда я прохаживался по залу и смотрел, кому ещё не принесли заказанные чай, кофе или мороженое, и если все официанты были заняты, я сам приносил.
Так я частенько помогал всем, и со временем ко мне стали относиться с симпатией и учить меня разнообразным вещам. Я стал «вторым поваром» и теперь отвечал за приготовление гарниров. Ресторанный бизнес в то время процветал, и по выходным передо мной всегда висел огромный лист бумаги с заказами. Я должен был заготавливать ингредиенты и приправы и проворно передавать их двум поварам, которые непосредственно приготовляли блюда. Я тогда ещё плохо понимал английский и не мог прочесть даже меню. На бумажке обычно писали коротко одно-два слова. Например, для омлета из яиц с гибискусом было написано просто «яйцо», для жареного риса по-янчжоуски — просто «рис». Угадывая, что написано на бумажках, я полагался в основном на интуицию.
Я заметил, что бизнесмены мастерски умеют зарабатывать деньги. Один стеклянный стаканчик с шариком мороженого, украшенным двумя-тремя личжи[187], стоил 2,5 австралийских доллара — это примерно 20 гонконгских долларов. Я ещё думал про себя: боже мой, вот это они наживаются! Если никто не видел, я старался положить в стаканчик клиента как можно больше мороженого. Однажды шеф меня всё-таки застукал и предостерёг, чтобы я больше не занимался самодеятельностью.
До сих пор, куда бы я ни приехал, я никогда не заказываю в ресторанах жареный рис, если только это не какой-нибудь знакомый мне ресторан, где блюда готовят на виду у клиентов. Я прекрасно знаю, как делают жареный рис в китайских ресторанах за рубежом — его всегда готовят из всяких отходов, а потом он у них ещё неделю хранится, и его просто разогревают, если кто-то заказывает. Если я всё-таки заказываю в ресторане жареный рис, я прошу, чтобы мне его приготовили без зелёного горошка, без креветок и без свинины. Тогда они уже не смогут подать мне подогретые остатки, им придётся специально для меня готовить свежий.
Работая в Австралии, я обзавёлся друзьями. Коллеги в ресторане часто шутили, что многие клиентки приходят в ресторан лишь потому, что им нравлюсь я. А я любил в рабочее время рассказывать анекдоты. Заслушавшись меня, коллеги даже переставали работать. Шеф Ду Юэсян сказал мне по этому поводу:
— Джеки, ты окажешь мне огромную услугу, если перестанешь рассказывать свои байки в рабочее время, рассказывай их после работы.
Дни напролёт я вертелся, как белка в колесе, и, вернувшись домой, моментально вырубался, едва моя голова касалась подушки. Папа не мог нарадоваться моему трудолюбию, зато мама сумела разглядеть за всем этим мою подавленность. Такая жизнь продолжалась до тех пор, пока из Гонконга не пришла нежданная телеграмма.
Меня очень хотели видеть на съёмках фильма Ло Вэя «Новый кулак ярости». Такая возможность была для меня огромной удачей. Мама искренне поддержала меня, зная, что это то, чем я действительно хочу заниматься. Папа же поставил мне условие: если в течение двух лет я не начну делать успешную карьеру в кино, я вернусь в Австралию насовсем.
Перед моим отъездом господин Ду, мой шеф, подарил мне кожаную сумку, в которую положил 10 фунтов, пожелав, чтобы в будущем я смог положить в эту сумку гораздо более внушительную сумму. Когда я уехал в Австралию, мама, как и раньше, поставила мою фотографию в изголовье моей кровати, каждый день гладила её и целовала.
К счастью, на этот раз я не разочаровал своих родителей.
В очередной раз вернувшись в Гонконг, я подписал контракт с фирмой Ло Вэя, а Вилли Чан стал моим менеджером. Они намеревались сделать из меня звезду кунг-фу нового поколения, и первым вопросом, который нужно было решить на пути к славе, стало моё имя.
В детстве родители называли меня А-Пао, Пао-Пао, «Шаньдун Пао[188]».
Уменьшительное имя папы было «старина Шаньдун», и меня иногда называли «малыш Шаньдун». Моё полное имя — Чэнь Ганшэн (по-кантонски Чан Конг-Сан). Школьное имя в годы учёбы в школе китайской оперы — Юэнь Лоу. Когда школу покинул наш старший брат, он стал зваться Хун Цзиньбао (Саммо Хунг), а я взял себе его школьное имя Юэнь Лун, и в начале своей карьеры, когда я был постановщиком боёв и впервые начал сниматься в главной роли, я звался Чан Юэнь-Лун. Теперь, вернувшись в Гонконг, я должен был начать жизнь с чистого листа, и мой начальник решил, что имя Чан Юэнь-Лун мне больше не подходит и необходимо новое имя.
Режиссёр Ло Вэй обратился за помощью к знаменитой в то время писательнице Пань Людай, и она придумала для меня несколько имён. Я обращался к ней «сестрица Пань». Её сын Кам Чанг[189] — тоже актёр, мы с ним не раз пересекались на съёмках. И вот я пришёл к ней домой выбирать имя. Она расклеила на стене бумажки с множеством имён, в большинстве из которых содержался иероглиф «дракон», и спросила, какое мне больше нравится.
— Твоё прежнее имя Юэнь Лун не очень счастливое. Иероглиф «юэнь» созвучен со словом «круглый», а «закругляться» — значит «заканчиваться». «Маленький дракон»[190] умер, а имя «большой дракон» неблагозвучно. Ну что ж, теперь выбирай.
Моим первым выбором было имя Вэнь[191] Лун, звучит очень утончённо, так и веет культурой. Но она ответила, что иероглиф «вэнь» слишком мелкий.
— Ну тогда Цзы Лун, — ответил я. Так звали великого и воинственного генерала Чжао Цзылуна из романа «Троецарствие».
Но имя Цзы Лун ей тоже показалось слишком мелким[192]:
— Почему ты всё время выбираешь такие скромные имена? Почему бы не выбрать какое-нибудь более значительное имя?
«Да где уж мне», — подумал я про себя. По правде говоря, мне давно приглянулось имя Чэн Лун[193], но я стеснялся сказать.
— Ну пусть будет Юнь[194] Лун.
— Тоже плохо, — возразила она. — Так ты никогда не выбьешься на вершину, вечно будешь блуждать среди облаков: покажется голова — не видно хвоста, покажется хвост — исчезнет голова.
— Но мне кажется, имя Юнь Лун здорово звучит.
— Вот что, давай-ка я сама выберу. Пусть будет Чэн Лун.
— Ай, нет, что вы, это слишком громкое имя!
189
Кам Чанг (蒋金) — знаком поклонникам Джеки Чана по второстепенным ролям в ранних фильмах Джеки Чана, таким как «Змея в тени орла» и «Пьяный мастер». Он играл пухлого ученика школы кунг-фу, которая фигурировала во многих фильмах молодого Джеки.
191
Иероглиф «вэнь» («знаки, письмена») содержится в китайском слове «вэньхуа», т. е. «культура».