— I told you, nobody can touch![159] — приговаривал я, громко шлёпая газетой жену, а та притворялась, что всхлипывает и плачет.
С тех пор Джейси, направляясь в свою комнату, делал огромный крюк, держась подальше от шкафа, чтобы его не задеть, хотя ему было бы удобно пройти напрямик мимо шкафа. Я торжествовал. Потом я стал спокойно расставлять в шкафу всякие антикварные вещички, подаренные названым отцом. А Джейси всякий раз, проходя мимо него, держался подальше. Я не мог нарадоваться: моя хитрость удалась!
Однажды, когда он в чём-то провинился — уже не помню, в чём, — я закричал на него:
— Выйди вон! Out![160]
Поскольку я поклялся не поднимать на него руку, мне оставалось только кричать. Вытолкав его из комнаты, я прикрыл дверь, но оставил щель, чтобы было видно, что происходит снаружи. За дверью ярко горел свет, а в моей комнате он был приглушен, так что мне было прекрасно видно Джейси, а он меня видеть не мог.
Я видел, как он остановился недалеко от моей комнаты и развернулся, прищурился и, нахмурив брови, сердито уставился на мою дверь. Сначала он смотрел в мою сторону, потом взглянул на шкаф, опять посмотрел в мою сторону, опять на шкаф, затем быстро подошёл к шкафу, метнул взгляд в мою сторону и вдруг начал быстро молотить рукой по шкафу. Потом он сделал передышку и опять взглянул в мою сторону. Увидев, что ничего не происходит, он снова принялся колотить шкаф.
Я тихонько подозвал Джоан, и мы вдвоём, наблюдая за Джейси из комнаты, покатывались со смеху. А тот шкаф до сих пор стоит в моём доме.
5–6 ЛЕТ
У меня есть несколько «нехороших» друзей, которые, приходя ко мне в гости, иногда подшучивали над Джейси: говорили, что его мама скоро родит ещё одного малыша.
— Когда родится новый ребёнок, твой папа больше не будет тебя любить.
Джейси это ужасно бесило. Однажды очередной гость сказал ему:
— Посмотри, как вырос живот у мамы, это значит, что она скоро родит малыша.
Джейси подбежал к маме и стал колотить её по животу своими маленькими кулачками, крича:
— Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!
6–7 ЛЕТ
Однажды мы с Джейси летели в самолёте. Он летел эконом-классом, а я сидел в передней части самолёта в первом классе.
В то время я был вдохновлён примером Ли Кашина[161], который воспитывал в своих детях самостоятельность и независимость, чтобы те не привыкали сидеть на шее у родителей. В воспитании сына я всегда старался ориентироваться на опыт других и в то же время служить примером для окружающих. Итак, я первым делом привёл его в отсек первого класса, чтобы показать своё место. Увидев, где я сижу, Джейси воскликнул:
— Ого, здесь так просторно!
— Ага, — ответил я. — Смотри, это называется первый класс. Когда у тебя будут деньги, ты тоже сможешь сидеть впереди. А пока у тебя денег нет, и ты можешь лететь только сзади.
Чуть погодя я почувствовал какое-то шевеление рядом. Повернул голову, смотрю — это Джейси пришёл и сел на соседнее место.
— Ты зачем пришёл? — спросил я. — Нельзя здесь сидеть, тебя ругать будут.
— Я не знаю, — ответил Джейси, — меня стюардесса пересадила.
Я обратился к стюардессе, и она пояснила:
— Ничего страшного, здесь всё равно свободное место, я пересадила его сюда.
Ему повысили класс обслуживания!
И потом всякий раз, когда мы вместе куда-то летели, я покупал ему билет эконом-класса, но то ли из-за милого личика, то ли потому, что все знали, что он мой сын, его часто пересаживали в первый класс. Он хвастливо говорил:
— Смотри, меня опять посадили на крутое место, мне и денег иметь не нужно.
Я объяснял ему:
— Тебя выделяют среди других только потому, что твой папа — я. А у многих такого папы нет, и им приходится всего добиваться самим. Человек достоин уважения только тогда, когда он своими силами заслужил место в первом классе.
Он и сейчас время от времени летает эконом-классом. Иногда его пересаживают в первый класс. А если не пересаживают, то его и эконом вполне устраивает.
7–8 ЛЕТ
Однажды Леонард Хо подарил мне две стеклянных фигурки в виде попугаев на дереве. Они мне очень нравились.
Как-то раз Джейси играл в баскетбол и мячом разбил одну из фигурок.
Рядом с ним была Джоан, она ему и говорит:
— Ну всё, тебе конец. Если папа увидит, тебе несдобровать.
Джейси занервничал, спросил, как быть. Мама сказала:
— Скорее позвони папе и признайся.
Я поднял трубку и, услышав на том конце его всхлипывания и плач, спросил, что случилось.
— Я разбил твоего попугая! Уууу….
— С рукой всё в порядке? Сам не поранился? — поспешно спросил я.
— Я не поранился, но я разбил твоего попугая! Уууу…
— Ну не плачь, не плачь, ничего страшного, всё хорошо. Поскорее подмети осколки, только не поранься. Я нового куплю, всё нормально.
Вернувшись домой, я первым делом спросил у жены, всё ли в порядке с сыном. Он же совсем малыш, нельзя, чтобы он испытывал такой шок.
Джоан расхохоталась
— Чего ты смеёшься? — удивился я.
— Знаешь, что сделал твой сын? Я сказала ему позвонить тебе. Он поднял трубку и пока его соединяли, повернулся ко мне и спросил: «Мам, а плакать нужно?». Я ему: «Ну да, поплачь». Он дождался, когда ты возьмёшь трубку и начал реветь.
Чёрт возьми, оказывается, он притворялся! Но я не стал его разоблачать.
8–9 ЛЕТ
Однажды он ни с того ни с сего спросил меня:
— Daddy, are we rich? (Папа, мы богаты?)
Я удивлённо уставился на него, не понимая, с чего он вдруг задал такой вопрос. Подумав немного, я ответил:
— We are not rich, but I have some money. (Мы не богаты, но у меня имеются кое-какие деньги).
9 ЛЕТ
Когда мы снимали фильм «Криминальная история», Джейси было девять лет. Я впервые взял его с собой на съёмочную площадку. Завидев его, все говорили:
— О, молодой хозяин пришёл!
За всю свою девятилетнюю жизнь Джейси впервые оказался в окружении такого количества людей, но выглядел невозмутимым и, похоже, нисколько не стеснялся.
В тот день я снимался в сцене под водой, было очень холодно. Я оставил его вместе со своей командой каскадёров, а сам полез в воду. Всё время, пока снимали сцену, он находился рядом, наблюдал, как я сражаюсь в воде, как корчу лицо от боли, как оператор меняет кадр и мы начинаем заново — как я опять лезу в воду и начинаю драться…
Вода на самом деле была тёплая, не совсем ледяная, но когда из неё вылезаешь, дует ветер и ощущаешь жуткий холод. Каждый раз, когда я вылезал на сушу, ко мне бросались с полотенцами и накрывали меня, а я трясся от холода и стучал зубами. Помня, что рядом сын, я нарочно притворялся, будто мне ещё хуже, чем на самом деле, специально трясся ещё сильнее, стучал челюстью и дрожал всем телом. На самом деле, если бы я захотел, я вполне мог бы себя контролировать и не дрожать. Работники съёмочной группы на некотором отдалении зажгли софиты и направили на меня, помогая согреться. От меня повалил пар, густой, словно дым.
Пока мы снимали, Джейси незаметно исчез, я не заметил, куда он ушёл.
В конце рабочего дня мы вместе вернулись домой, и я ему говорю:
— Теперь ты видел, какая тяжёлая работа у твоего папы. Раньше ты об этом понятия не имел.
— Правда же? — подхватила Джоан, которая находилась тут же. — Твой папа на съёмках совершенно выматывается!
Джейси кивнул:
— Да! Поэтому я ещё в середине съёмок убежал в туалет и там плакал.
10 ЛЕТ
В детстве всякий раз, когда он мне звонил, первое, что он спрашивал, это где я нахожусь: “Where are you?”. Эту фразу он всегда произносил с такой интонацией, словно затаил обиду: «Ну где тебя опять носит?».
Однажды я сказал, что снимаю кино в Австралии в горах, среди снегов.
— Вау, снег! — воскликнул он с сожалением в голосе. — Я никогда в жизни не видел снега!
161