Отец, оттесненный, нашими соседями в сторону, хмурился все больше и больше и походил уже на небольшую грозовую тучу, которая должна была вот-вот разразится громом и молниями, однако это не сильно смущало дядю Андрея и дядю Михаила. Михаил и сам нахмурился, прежде чем задать следующий вопрос:
— Это тот самый? Бывший муженек?
— Да, — коротко ответила мама, а дядя Михаил, повернувшись всем корпусом к отцу посоветовал:
— Вали отсюда, мужик. Бедная баба и так из-за тебя горя хлебнула. Не добавляй.
Отец хотел было возразить ему, сказать что-то злое и нехорошее, но наткнулся на твердый взгляд холодных светло-серых глаз дяди Андрея и понял, что в случае чего особо церемониться с ним не будут, а справиться с двумя трезвыми сильными мужиками ему явно не под силу. Тогда он бросил на мать полый ненависти взгляд и произнес голосом глухим и неприязненным:
— Мы еще поговорим с тобой, Полька, когда защитничков рядом не будет, — криво усмехнулся и вышел из квартиры.
Тетя Света и тетя Марина долго отпаивали маму на кухне чаем и кофе с коньяком (для улучшения кровотока, говорили они), успокаивали ее, говорили, что в случае чего их мужики навешают отцу «горячих» и он дорогу сюда забудет. А мама все равно упорно собиралась в дорогу. Она объяснила соседкам, что «папка» — мент и отвязаться от него так просто не получиться, несмотря на то, что документы о разводе оформлены по всем правилам, а случись дяде Андрею и дяде Михаилу применить силу, отец сможет вывернуть дело так, что они же виноватыми и окажутся. После этого тетя Света и тетя Марина маму утешать продолжили, но уже не уговаривали остаться, а просто дали денег в дорогу, несмотря на мамино сопротивление и попытки отказаться от такой неслыханной щедрости.
Потом был Тамбов.
Мы с мамой поехали туда потому, что в принципе, нам было все равно куда ехать. Бабушка к тому времени умерла. Больше родственников у нас не было. А с этим городом у мамы были связаны хорошие воспоминания. Она училась там в пединституте на филологическом отделении и там же научилась разговаривать на английском лучше, чем многие говорят на русском. Я закончила в этом городе два начальных класса и отметила свое девятилетие. То самый возраст, когда трогательная щенячья пухлость еще не сошла с детского личика, но уже начинала сочетаться с достаточно зловредным подростковым характером. Парочка подружек, которые у меня тогда появились, были такими же девчонками, как я сама, и выглядели потрясающе умильно до тех пор, пока не открывали рот.
Мама устроилась работать в пекарню, недалеко от дома и у нас всегда был свежий хлеб и самые вкусные булочки к чаю на завтрак. В Тамбове мы снимали небольшой, покосившийся и вросший в землю от ветхости, домишко на окраине, воду носили ведрами из колонки на улице, зимой топили печку дровами. Ровно две зимы.
Когда я закончила второй класс и получила свой табель с не очень хорошими оценками, мама увидела отца из окон пекарни. Он шел по улице, которая была совсем недалеко от той, на которой жили мы, и маму сквозь закопченное окно не видел. Зато она хорошо его рассмотрела. Тут же сходила к начальству. Уволилась с работы, вернувшись домой, отобрала у меня книжку, которую я читала и заставила собирать вещи. Утром мы уже тряслись в поезде, увозившем нас на юг.
Джубга.
Так назывался следующий город в моей географии. Маленький приморский городишко, где зимой было тихо и спокойно, но с началом сезона отпусков начинало твориться что-то невообразимое. Люди со всей России на поездах, автобусах, личных автомобилях устремлялись к морю. Суета и галдеж радостных, дорвавшихся до теплого моря туристов, суета стихийных базарчиков, возникающих тут и там в местах их особо плотного скопления.
Мне все это безумно нравилось. Нравился город, улицы которого террасами спускались к морю. Нравилась непосредственность и открытость людей, которые жили рядом с нами. Нравился домик, хозяйка которого сдавала нам комнату очень дешево, наплевав на собственную выгоду, потому что от души жалела мать. Нравилось море, на берегу которого я пропадала все свободное время. Летом мои русые волосы выгорали до теплого пшеничного оттенка, а кожа золотилась ровным, насыщенным загаром. А мама радовалась тому, что помогая в сезон, местным предпринимателям, можно было заработать приличные деньги и отложить немножко на черный день. Она знала, что этот день наступит. Ждала его.
В этот раз о появлении отца первой узнала я. Прошло пять лет после нашей встречи в небольшой комнате, которую мы снимали в Краснодаре, но я отлично узнала его, слегка постаревшего, но все такого же мрачного и целеустремленного. А он меня не узнал. Мне было уже двенадцать. Я вытянулась и похудела. И вряд ли была похожа на ту маленькую девочку, которой мама зашивала колготки, порванные в попытке спасти котенка, много лет назад. В толпе было просто проследить за ним и понять, что он приехал не загорать и купаться, а опять, с упорством достойным лучшего применения, пытался отыскать нас. Я зашла в небольшую частную гостиницу, где работала мама и рассказала ей неприятную новость.