Но Лори сказала:
– Тихо! Не трогайте его!
Она подошла к барсуку, посмотрела на него (я так и видела прозорливым оком, как его зубы вонзятся в её руку), и опустилась на колени. Я еле успела пустить чары и на неё, и на него.
Лори осторожно отцепила капкан, взяла барсука на руки и что-то стала ему шептать. Он сразу успокоился. Голова его упала на бок, но глаза не закрылись, и все мы видели желтоватые белки, обращённые к Лори. Она встала, понесла его в нашу лечебницу, и мы пошли за ней.
Лечебница наша – в каменном амбаре. Я села в дверях и глядела, как моя жрица одной рукой подстилает чистую скатерть, кладёт барсука на стол, достаёт губку, миску, травки и идёт к плите ставить воду.
Когда она вернулась и поддела ладонью голову барсука, он издал самый жалобный звук, какой я только в жизни слышала. Когда сильный, большой зверь пищит, как мышка, у меня просто сердце разрывается.
Я отвернулась и принялась усердно лизать спинку. Когда я снова посмотрела на Лори, она плакала и отирала барсуку кровь. Белая кость торчала у него из раны, передняя лапа была разорвана в клочья и висела на какой-то жилке. О том, что творилось сзади, я и говорить не стану.
– Видишь, Талифа? – сказала мне Лори. – Не знаю, как ему помочь!.. Он попал в ловушку, и на него ещё кинулась собака. Он с ней боролся, ты подумай, отогнал её! Такой храбрый… Как же ему умереть?..
Барсук лежал на белом полотнище, и Лори осторожно обмывала мех, шкурку, мясо, когти и кость. Лежал он на боку, виден был один глаз, но глаз этот глядел на Лори доверчиво и умоляюще.
– Не знаю, что делать, Талифа, – говорила мне Лори. – Ну совсем не знаю. Не пойму, с чего начать, а он вот-вот умрёт… Смотри, какой он красивый. Бог послал его ко мне не для того, чтоб он умер.
Она на минутку поникла, потом подняла голову, и глаза её засветились.
– Вот мы с тобой и попросим! – сказала она мне. Она и не знала, что просить надо меня. Я бы уж для неё сотворила чудо.
Подойдя поближе ко мне, она села на приступочку, погладила меня и почесала за ухом, глядя в небо. Губы её шевелились, глаза светились.
Что ж, попросила с ней и я, как меня учили когда-то, – и отца моего Ра, и мать мою Хатор, и великого Гора, и Исиду, и Осириса, и Птаха, и Нут, и даже страшного Анубиса.
Я обратилась и к самым древним богам, Хонсу и Атуму-Ра, создателю всего сущего.
Прошло какое-то время, и зазвонил наш колокол.
Я в два прыжка допрыгнула до дерева и оцепенела от ужаса. Мех у меня встал дыбом, ушки прижались, из горла моего вырвалось хриплое, сердитое «мяу-у!», а потом я зашипела.
У дерева, под колокольчиком, стоял незнакомец. Вид его был гнусен. Волосы рыжие, как у лисы; борода такая же; глаза злые. Он дёргал за веревку, словно хотел сорвать наш колокол с дерева.
Тут я узнала его. Это он являлся мне в страшных снах, чудовище, котоубийца, проклятый самою Баст. Я видела, что он обречён, и всё же я боялась его так, что кости дрожали. Он не заметил, как я летела от дома к дереву, а теперь я мигом вскарабкалась вверх, на самые верхние сучья, куда не доносился его запах. Там я сидела, пока не спустилась ночь.
Да, я, богиня, удрала от смертного. Сама не знаю, в чём дело.
Часть третья
15
Когда Макдьюи добрался до места, он чувствовал себя довольно глупо. Остановив машину, он пошёл по длинной тропинке, размышляя о словах своего друга. Ему казалось теперь, что здесь, в лесу, обвиняя какую-то полоумную, он будет выглядеть не намного умнее, чем в суде.
Однако он высоко ставил врачебное дело. Если фермеры будут лечить у этой самозванки свой скот, конец порядку, который он с трудом наладил в здешних местах.
Тут он увидел домик и сарай, остановился и рассердился ещё больше, бессознательно защищаясь от мира и покоя, которыми здесь всё дышало. Ставни были закрыты, домик спал в тени и прохладе, но всюду кишела какая-то почти неслышная жизнь. Мелькнули хвостики двух убегающих зайцев, и белка прошуршала наверху. Птицы встревоженно захлопали крыльями, а кто-то тяжёлый, глухо смеясь, скрылся в листве.
Макдьюи остановился перед огромным дубом. На нижней ветке висел колокольчик, с язычка его свисала длинная верёвка. Ветеринар сердился сам на себя, что не идёт к дому и не колотит в дверь кулаком или хотя бы не звонит в звонок, как положено. Однако что-то его держало. Какие-то чары сковали его, и он стоял и стоял, не вынимая рук из карманов.
Наконец он вспомнил, что друг, веривший не в чары, а в Бога, именно и посоветовал ему звонить в колокольчик. Макдьюи дёрнул за верёвку, сердито выставив бороду, и услышал удивительно чистый, нежный звон. Из чащи выглянул самец косули, удивлённо посмотрел на пришельца тёмными, прозрачными глазами и скрылся. Больше не откликнулся никто.