Он повернулся и пошел прочь, оставив ее одну. Она подождала, пока его шаги по мерзлой земле не стихнут вдали. Потом глубоко вздохнула, выпуская изо рта клубы пара, и постучала в простую дверь уединенного жилища Пэра Мити.
Дверь со скрипом приоткрылась, как бы сберегая внутреннее тепло помещения, и показался человек среднего роста с белой бородой.
— Да, — произнес он.
— Я — Дженнифер Сорел. Вы назначили мне встречу.
— Я помню. Входите.
Она шагнула за порог и обнаружила, что комната освещается лишь слабым лунным светом, падающим из окна. Бородатый человек вытаращил на нее глаза и поманил скрюченным пальцем.
Она последовала за ним через просторную комнату, полную, кажется, спящих кошек. Она шла, с удивительной ловкостью умудряясь не наступить ни на одну из них, и остановилась, когда Пэр Митя зажег свет над кухонным столиком.
Желто-зеленый шелковый абажур, покрывающий лампу, делал отбрасываемый ею свет приглушенным и мягким, как раз таким, какой приятнее всего для глаз ночью. Она висела над белым лакированным кухонным столиком, на котором находилась баночка арахисового масла, раскрошившаяся по краям, отсыревшая буханка черного хлеба и огромный нож.
Белобородый человек сел за столик и взял в руку нож. Он отрезал два ломтя черного хлеба и протянул один из них Дженнифер.
— Хотите есть?
— Я хотела бы увидеть Пэра Митю. Это вы?
— Что вы хотите узнать? — спросил он.
Он посмотрел на нее из-под белых кустистых бровей и улыбнулся самой прекрасной улыбкой, какую Дженнифер когда-либо приходилось видеть. При помощи ножа он размазал коричневатое масло по влажной поверхности хлеба, потом поднес бутерброд ко рту. У него были крепкие белые зубы, оставившие следы на хлебе и масле, когда он откусил кусок хлеба и стал пережевывать его с наслаждением.
Дженнифер пододвинула себе стул и села напротив Пэра Мити. Ей вдруг вспомнились все те вопросы, касающиеся Ники и Алэна, что приходили ей в голову за последние месяцы. Она лихорадочно рылась в памяти. Честно говоря, она не знала с чего начать. Огромное количество вопросов совершенно сбило ее с толку. Наконец она решила начать с того, что было для нее самым важным.
— Я хотела узнать про вашего сына, — начала она, я люблю Алэна, по крайней мере, мне так кажется.
Он фыркнул и едва не подавился арахисовым маслом.
— Мой сын? Мне никогда не удастся приобщить его к делам. Он предпочитает мотаться по миру за своей прыткой сестренкой. Я испортил своего сына, мисс Сорел. Он рос одиноким ребенком, у довольно холодной матери, поэтому я соединил его с сестрой. Теперь я жалею о том, что настоял, чтобы они воспитывались вместе. Но о таких вещах всегда узнаешь слишком поздно.
— Да, пожалуй.
— Думаю, вам бы лучше удалось справиться с двумя детишками? — Он поднял свои белые пушистые брови. Он был трогательнее, чем казалось на первый взгляд.
— Вы гуру?
— Нет.
— Но так пишут в газетах.
— Газетам приходится давать поспешные ответы на сложные вопросы. Вы выглядите довольно умной, способной размышлять над трудными вопросами…
— Я люблю Алэна, это непростой вопрос.
— Понимаю, и поэтому вы здесь. Вот почему я спросил, когда мы вошли в кухню, что вы хотите узнать.
— Как я могу отвоевать его для себя, вот что я хочу знать. Вы его отец, может быть, у вас будет идея.
Пэр Митя прожевал последний кусочек и рыгнул, прикрывая рот ладонью. Он погладил бороду.
— Люди всегда приходят ко мне за идеями. Что я думаю о том или об этом? Если бы меня посещали великие идеи, не кажется ли вам, что я уже давно копал бы нефтяной колодец голыми руками, а не сидел бы здесь. Могу заверить вас, что здесь бы меня не было.
Дженнифер собрала крошки в кучку на столе.
— Что бы вы сделали на моем месте?
Пэр Митя протянул руку через стол и взял ее за локоть, вновь разметая собранные ею хлебные крошки.
— Дженнифер, мой сын бездельник. По сути дела, он — пропащий человек. Если бы я не присылал ему деньги, он бы попросту голодал.
— Вы не хотите, чтобы он сам о себе заботился?
— Почему я должен интересоваться тем, сколько он зарабатывает.
Дженнифер задумалась над этим. Состояние Пэра Мити недаром считалось огромным, оно позволяло ему тратить огромные суммы на содержание своих детей.
— Но вы не задумываетесь о том, каким человеком он станет?
— Конечно, задумываюсь, а как вы думаете? Но что я могу поделать. У меня нет ни малейшей надежды на лучшее.