Но эти негодяи подло меня обманули. Похоже, в задней стене все-таки была потайная дверь, и пока я ждал, когда парни посыплются из парадного, готовый угостить каждого обломком ружья по черепу, негодяи отомкнули черный ход и гурьбой вывалились из дома.
Когда же до меня наконец дошло, что происходит, и я перебежал к противоположной стене, враги, вопя благим матом, уже унеслись под защиту деревьев. Вместо одежды за ними на ветру развевалась какая-то рванина, а с исцарапанных боков ручейками стекала кровь. Как видно, кугуар недаром провел время в компании с семейством Барлоу. Зверь вразвалочку покинул дом вслед за людьми, неся обрывки чьих-то штанов. При виде меня из груди кугуара вырвался сдавленный вой отчаяния, и, потеряв штаны, с поджатым хвостом, он помчался в горы так, словно за ним по пятам гнался сам дьявол с раскаленным клеймом.
Я повернулся к побежденному войску, в панике отступавшему к лесу, и приготовился открыть огонь из обоих кольтов. Но не успели те добежать до опушки, как из кустов поднялись Уоррены и с пронзительными воплями бросились на врагов. Это была презабавная битва. Я так и не услышал ни одного выстрела. Барлоу, все до единого, побросали ружья во время бегства, а Уоррены предпочли заявлять о своих претензиях с помощью кулаков и ружейных прикладов. Какое-то время на опушке царила страшная свалка: дикие выкрики, ругань, треск прикладов, разбиваемых о чьи-то лбы, клочья одежды и вырванные с корнем кусты – все смешалось в едином вихре. Прежде чем я подошел, ряды Барлоу дрогнули и парни бросились врассыпную, вопя, точно грешники в Судный день. Старик Уоррен степенной походкой вышел из кустов. В лунном свете отчетливо выделялась седина его бороды.
– Прегрешения нечестивцев да падут на их же головы! – возопил он, размахивая винчестером. – Знай, Элкинс: этой ночью мы одержали великую победу за правое дело!
– Откуда вы здесь взялись? Я думал, что вы по-прежнему жуете дома свою жвачку.
– Видишь ли, – отвечает старик, – после твоего ухода мы еще немного поспорили, а пютом решили пойти следом: очень уж хотелось взглянуть, как это ты один управишься с целой оравой. В лесу мы каждую секунду боялись нарваться на засаду. Вдруг откуда ни возьмись появляется Билл и говорит, что у тебя вроде бы есть план, как перехитрить негодяев Барлоу, правда, он не знает какой. Ну, значит, пошли мы дальше, а дойдя до поляны, залегли на опушке. Лежим и ждем. А остальное ты сам видел. Сейчас-то я вижу, что мы слишком долго церемонились с этими язычниками. Из-за нашей мягкости вражда неоправданно затянулась. В общем, ты прав: лучший способ обороны – нападение.
– Мы не перебили этих недоносков, – продолжал он, – их счастье! – но задали им хорошую трепку на память. Эй! Смотрите-ка! – воскликнул он. – Одного все-таки поймали! Тащите его в дом, ребята!
Те так и сделали. Когда мы со стариком вошли, в дом, в помещении уже горели свечи и шею несчастного Барлоу украшала петля. Другой конец веревки был перекинут через потолочную балку. Излишне говорить, что внутри царил полный разгром. Пол усеяли обломки ружей, столов и стульев. Повсюду валялись клочья одежды и ошметки шкуры Барлоу. Местами пол был чем-то испачкан, а несколько столбов, еще недавно исправно поддерживавших кровлю, превратились в обломки, годные лишь на дрова, так что крыша почти целиком покоилась на массивной подпорке в центре дома. Все Уоррены сгрудились вокруг пленника. Я посмотрел поверх их голов на бледное перекошенное лицо в слабом свете свечей и радостно вскрикнул:
– Дик Блэнтон!
– Он самый! – подтвердил старик Уоррен и обернулся к Дику: – Ну, парень, есть у тебя что сказать на прощание?
– Нет, – угрюмо ответил Блэнтон. – Одно скажу: если бы чертов кугуар не спутал нам карты, то еще до рассвета мы напились бы крови Уорренов. Вам здорово повезло: до сих пор еще не бывало, чтобы кугуары запрыгивали в окна.
– А этот кугуар и не думал запрыгивать, – говорю я, проталкиваясь плечом вперед сквозь толпу. – Он-то как раз был против. Это я ему помог.
У Блэнтона отвалилась челюсть, он вылупился на меня, точно я был не человек, а мрачный дух ночи.
– Брекенридж Элкинс, – прошелестел он едва слышно. – Все! Теперь мне уж точно крышка!
– Да что с ним цацкаться! – скрипнул зубами парень, который в пути зазевался и прибежал к шапочному разбору. – Чего мы ждем? Вздернуть его, и делу конец!
– Придержи язык! – сказал я. – Блэнтона вешать нельзя. Я должен доставить его на Медвежью речку.
– Никак невозможно, – отвечает на это старик Уоррен. – Мы, конечно, благодарны тебе за помощь, но и ты нас пойми: за последние пятнадцать лет это первый случай, когда имеется возможность вздернуть хоть кого-нибудь из Барлоу. Грех упустить такую удачу. Давайте, парни!
– Стойте! – зарычал я и шагнул вперед.
В следующий миг на меня смотрели дула семи ружей. Трое Уорренов налегли на веревку, и ноги Блэнтона задрыгали в воздухе. Семь винчестеров для меня не помеха. Я мигом справился бы со стадом неблагодарных Уорренов, а чтобы научить уважению, вдобавок вымел бы ими пол. Но я очень опасался, что во время пальбы – а без пальбы уж никак бы не обошлось – Блэнтона могли просто-напросто пристрелить, и я все равно оказался бы в дураках.
Я лишь хотел, чтобы, как говорят французы, все было в ажуре, иными словами – чтобы Блэнтон остался цел. Поэтому я обхватил центральную подпорку, и, прежде чем они успели сообразить что к чему, повалил ее на пол. Крыша немедленно поехала, а вслед за крышей обвалились и стены.
Дома больше не было. Вместо него на поляне возвышалась бесформенная груда досок и бревен, под которой барахталось семейство Уорренов, оглашая воздух жалобными криками. Само собой, я не забыл расставить в упоре ноги, так что, когда крыша рухнула, моя голова пробила в ней дыру, а бревна падающих стен ударили по плечам и соскользнули вниз. В результате я отделался несколькими царапинами и, когда пыль улеглась, одиноко стоял по пояс в развалинах.