Внезапный ливень развеял мои грёзы. Я ехал среди небольших холмов, ведущих к возвышенности Даунса. Вся земля по обе стороны дороги была усеяна пнями, немыми свидетелями гибели английских дубрав, пошедших на военные корабли Кромвеля и на уплату его долгов. Такой пейзаж и злой весенний дождь, бьющий в лицо, остро напомнили мне о горькой истине: рыцарство ныне стало достоянием толстых городских лавочников. Дед короля Карла, Яков I, даже ввёл баронетство — по существу, наследуемое рыцарство, которое могло быть продано тому, кто заплатит больше. Неотёсанные сыновья и внуки таких баронетов расхаживали теперь при дворе как павлины, обращаясь друг к другу «cэр Червяк» и «cэр Болван». Хуже того, чтобы не допустить повторения своих скитаний, король Карл разбрасывал титулы, как крошки, тем, кто так недавно были его заклятыми врагами, людям вроде моего зятя, сэра Веннера Гарви, активного члена кромвелевского Охвостья от какого–то захудалого местечка в Йоркшире и доверенного советника самого лорда–протектора. Сейчас он входил в число основателей так называемого парламента кавалеров, от которого все ожидали полной поддержки восстановленного короля, но, увы, напрасно. Веннер Гарви — раболепный мерзавец, принимавший щедрые подарки из рук короля и обличавший его (за спиной) как атеиста и распутника. Бедная Элизабет, даже право называться леди Гарви и три тысячи годового дохода, соблазнившие нашу мать на этот брак, не могли окупить необходимость делить постель и тело с этой отвратительной пародией на рыцарскую честь.
Когда я поднялся на Портсдаун–Хилл, то снова пребывал в горьком и подавленном настроении. Живот скрутило, и было слишком жарко, несмотря на промокшую одежду. Я придержал коня, чтобы рассмотреть открывшуюся внизу панораму. Невдалеке поднимался дымок из труб Портсмута, приткнувшегося в уголке низкого острова, что тянулся к югу от старых римских стен до замка Портчестер прямо подо мной. Единственный мост через узкую протоку соединял этот зловонный болотистый клочок земли с берегом. Над неказистыми городскими строениями возвышалась квадратная башня церкви Святого Фомы, лучший морской ориентир на многие мили. А дальше слева виднелся королевский флаг, развевающийся над приземистым округлым замком Саутси, вторым и последним достойным внимания зданием на всём острове.
Вдоль пристаней верфи и по всей гавани высился лес мачт, самые высокие из них принадлежали легко узнаваемой махине «Ройал Чарльза», в прошлом «Нейзби» — кораблю, на котором король вернулся на родину. Я не задержал на нём взгляда. Моя цель находилась дальше, за узким входом в гавань с её серокаменными фортами. Пролив Солент раскинулся от берегов Портсмута до острова Уайт, тёмно–серого пятна суши вдали. Здесь, меж двух берегов, стояло на якоре несколько десятков кораблей. Я не стал обращать внимания на явно торговую флотилию, отправляющуюся, надо полагать, с западным ветром через Даунс в Северное море. Ближе к Уайту было ещё несколько судов, однако даже в те дни моего глубокого невежества в мореходстве, я понял, что они слишком малы и пузаты для королевского флота. Итого остались всего два корабля, стоявшие у Госпорта, перед входом в гавань Портсмута. Даже без подзорной трубы я различил, как треплются на крепком западном ветру большие королевские вымпелы. Ближе ко мне находился более крупный корабль, по–видимому, «Ройал мартир». А за ним…
Несколько минут я угрюмо глядел на далёкий тёмный корпус, поступающий под моё командование. Вот он — корабль его величества «Юпитер», и на нём зиждутся все мои надежды, моя судьба, а возможно, и сама жизнь.
Я въезжал в Портсмут на закате. Стражник у ворот поначалу был груб и небрежен, но взгляд на мои бумаги резко призвал его к порядку. По дороге я подумывал остановиться в таверне и отправиться на корабль утром, но вспомнив, насколько это дело для короля срочное, решил перебраться на борт немедленно. Для этого мне нужно было найти шлюпку с «Юпитера», а значит, сначала нужно разыскать кого–нибудь из команды. Я прогрохотал по тихим ровным улочкам Портсмута, отвечая на редкие оклики дозорных и ополченцев, спустился по Хай–стрит к Святому Фоме и миновал дом, где умер великий герцог Бекингем. Бедняга Джорджи Вильерс, как называла его моя мать — и это естественно, ведь они с отцом были хорошо знакомы с герцогом. Любимец как короля Якова, так и первого короля Карла, Бекингем успешно управлял Англией за каждого из них по очереди, бездумно развязав ненужную войну против французов и испанцев одновременно, и погиб от ножа дешёвого убийцы, когда планировал ещё одно безнадёжное вторжение флота во Францию.