Гнев полыхнул во мне от бесстыдства этого человека. Но вокруг нас глаза и уши всей команды, а он служитель Бога в полном церковном облачении, да ещё и в воскресенье. Поэтому, с большим трудом сдержавшись, я ограничился сарказмом — последним прибежищем побеждённого героя.
— Рад с вами познакомиться, преподобный. Во второй уже раз, на случай, если вы позабыли о первом. — Свирепый блеск в его глазах послужил мне скромной наградой. — Очень интересная служба, осмелюсь сказать. И весьма необычная молитва в начале.
Гейл фыркнул и уставился на меня тусклым, отстранённым взглядом, который мне предстояло хорошо узнать в будущем.
— Вы недолго останетесь при этом мнении, капитан. Её предстоит читать ежедневно на каждом корабле его величества, начиная с Пасхального воскресенья и вплоть до Судного дня. Она будет в печёнках у нас сидеть к концу месяца.
— Ох. Так значит, ваш молитвенник…
— Новая книга общих молитв, — кивнул он, — распространяемая ныне во всех приходах страны по прямому указу короля, парламента и синода, чтобы заменить старую к Пасхе. Другими словами, через пару недель. Верная дорога к спасению для заплутавшей нации, капитан Квинтон.
Я не брался сказать, было замечание Гейла религиозным или саркастическим, хотя и склонялся к последнему.
— Мне известно о новой книге, конечно — мой брат участвовал в дебатах в палате лордов. Но я не знал, что экземпляры уже начали рассылать.
— Как христиане, капитан Квинтон, — улыбнулся капеллан, — мы верим, что, когда в последний раз прозвучит труба, мы все встанем нагими и равными пред судом Господним. До того страшного дня, однако, мы живём совсем неодинаково. — Он повернулся, приглашающе махнул, и мы направились к юту. — Вы, сэр — брат графа, что даёт вам возможность командовать королевским военным кораблём в столь нежном возрасте. — Моё лицо вспыхнуло от явной дерзости его наблюдений, но он продолжил, словно не заметив этого: — Тогда как я … что ж, капитан, при всех моих очевидных грехах и пороках, никто не отнимет у меня того, что Билли Сэнкрофт и я — старейшие и лучшие друзья со времён Кембриджа. Как только нас зачислили в Эммануил–колледж, мы поспорили, что к шестидесятому дню рождения он станет архиепископом Кентерберийским, а я — Йоркским. Сейчас, имея в запасе тринадцать лет, он — духовник короля Карла, а я — капеллан «Юпитера». — Он небрежно махнул рукой в направлении палубы позади грот–мачты, где группка матросов терпеливо ждала, чтобы поговорить с ним. — Мы можем с некоторой уверенностью заключить, что он выиграет пари, а я проиграю.
Гейл на мгновение замолчал, пристально глядя в направлении острова Уайт. Потом пожал плечами, будто примирившись со своим злополучным жребием.
— Но Билли порой подбрасывает старому другу кое–какие мелочи, вроде места на этом корабле или раннего издания новой книги молитв. Честно говоря, меня удивляет, как ему не пришло в голову, что я могу продать её ловкому печатнику, который наделает дешёвых копий и подорвёт монополию королевской типографии. Если подумать, сам не знаю, почему я этого не сделал.
«Пьяница, во флоте ради денег». Но очевидно, во Фрэнсисе Гейле было нечто большее, и мне хотелось развить эту неожиданную, трезвую сторону капеллана. В конечном счёте, он, Стаффорд Певерелл и Вивиан — единственные люди на борту, чьи ранг и положение отдалённо приближались к моему, и я питал меньше любви к Певереллу, чем даже Вивиан ко мне. Гейл был младшим сыном дворянина в Шропшире, стоявшего за короля в гражданской войне — смертельно опасный выбор для этого графства, по крайней мере, так установил неисправимо любознательный Маск в первый же день своего пребывания на борту. Говорили, что Гейл сражался в королевской армии на полях Англии и Ирландии. Уже одно это, независимо от связей с одним из любимых священников короля, делало его подходящим гостем за моим столом. И возможно, из всех присутствующих на корабле только он обладал достаточным авторитетом и здравым смыслом, чтобы покончить с проклятыми разговорами об убийстве, будоражащими команду не меньше, чем её капитана. Я пригласил его отобедать со мной тем же вечером. Гейл на миг улыбнулся, но покачал головой.
— Нет, капитан Квинтон. Я думаю, мы не будем сегодня есть вместе.
На миг я онемел, ошарашенный нанесённым мне оскорблением.
— Сэр, — сказал я после паузы, — отклонять приглашение капитана — это…
— Да, непростительно, я знаю, по всем законам военного флота обладающим почти равной силой с законами Божьими, и так далее, и тому подобное. Но у меня уже есть договорённость с бутылкой почтенного портвейна, капитан, которая, похоже, неизвестным мне образом привела несколько друзей, чтобы составить ей компанию. А у вас, конечно, тоже есть важные, не терпящие отлагательств дела.