Выбрать главу

Я был в замешательстве, но прежде чем успел что–то сказать, Фрэнсис Гейл посмотрел вверх, будто обращая взор к небесам, которым служил.

— Вест совсем стих, капитан Квинтон, — проговорил он тихо. — И один мой знакомый старик–боцман, с которым мы распили бутылку вчера в «Красном льве», уверял, что сегодня к закату задует добрый зюйд и вынесет нас из Солента. «Ройал мартир» как раз поднимает сигнал готовиться к выходу. Вам нужно снарядить корабль к отплытию, капитан. Что, не сомневаюсь, вам и так известно.

* * *

Последовавшие за этим часы напоминали один из кругов ада синьора Данте. Шлюпка доставила меня на «Ройал мартир», где я выслушал энергичный приказ Джаджа. Нам предстояло отплыть с дневным отливом, который обеспечит лёгкий проход через западное устье Солента. Ланхерн отправился с лодкой в Портсмут, собрать матросов, ещё остававшихся на берегу в увольнительной. Несмотря на доблестные усилия Дженкса, команда обедала поспешно и без аппетита, тем не менее, все выстроились в аккуратную очередь перед грот–мачтой, чтобы получить в свои кружки порцию лёгкого пива из открытой бочки. Туда–сюда сновали провиантские шлюпки. Мы погрузили кур, дюжину овец и трёх коз, приобретению же коровы воспрепятствовал только мой особый запрет на том основании, что мы отплываем в Шотландию, а не на Суматру, вонь же и без того стоит, как на ферме. Другие лодки увезли жён и женщин, которые, возможно, были не совсем жёнами, что сопровождалось громкими рыданиями увозимых и некоторым облегчением по крайней мере части из остающихся. Матросы взобрались по такелажу и разбежались по пертам, чтобы подготовить паруса, долго томившиеся туго собранными вдоль реев. Хирург Скин занялся своим первым в этом путешествии пациентом, тупоголовым корнуольским мальчишкой, который вывихнул два пальца, когда не смог уцепиться за грота–рей и избежал падения и смерти только благодаря быстрой реакции Тренинника. Али–Рейс устроил бесконечный концерт из задорных мотивов на скрипке, и мне некогда было удивляться, как мавр освоил этот инструмент и мелодию «Прощальной песни». Я наскоро сочинил письма троице своих официальных корреспондентов — королю Карлу, герцогу Якову и мистеру Пипсу — и другой троице: матери, брату и жене. Тем временем Маск и кок Дженкс наколдовали для моего пропитания немного отличной ветчины, на удивление съедобные сухари и халлский эль хорошего розлива.

Вернувшись на палубу, я, как мог, оценил своих офицеров. Главный канонир Стэнтон спокойно и со знанием дела проверил каждую пушку, каждый её станок и тали, затем спустился для работы в крюйт–камере. Боцман Ап шагал туда и обратно по палубе, размахивая ротанговой палкой в воздухе и раздавая указания, которые вряд ли хоть кто–нибудь мог понять, однако при его появлении все подскакивали и мчались исполнять по три или четыре задания подряд, возможно, надеясь, что одно из них могло быть предметом его неразборчивых команд. Плотник Пенбэрон находился внизу, занимаясь, без сомнения, колдерштоком и рулём, которыми он был одержим не меньше, чем бизанью; по его убеждению, во время ремонта на верфи в Дептфорде около года назад хороший новый руль, предназначенный для корабля, был продан и заменён аккуратно восстановленным и замаскированным старым, чтобы скрыть мошенничество корабелов. Это тревожно походило на мои собственные знания об особенностях работы верфи, пусть и спасших мне жизнь, и я оставил его заниматься своим делом. Дженкса нигде не было видно, конечно, хотя из трубы камбуза, расположенного в трюме, постоянно вырывались клубы дыма.

Присутствие казначея Стаффорда Певерелла было, увы, слишком явным. Он делил со мной шканцы, хотя ни один из нас не снизошёл до разговора. Он осматривал происходящее с выражением утомлённого презрения, пока один юнга, оступившись, не упал на свайку и едва не лишился глаза — тогда казначей взревел от смеха. Наверное, я должен был сразу упрекнуть его, но не пристало офицерам принижать друг друга на людях; более того, Певерелл был человеком благородного происхождения — хотя и отвратительных манер — и заслуживал почтения согласно своему рангу. Так я сказал себе, хотя в душе неприязнь к этому грубому существу росла не по дням, а по часам. О последнем из моих офицеров, преподобном Гейле, не было ни слуху, ни духу.

Штурман Лэндон с педантичной формальностью установил на шканцах стол. На нём расположились странные книги с морскими картами, математическими символами и тайными знаниями, которые моряки именуют лоцией. В полдень Лэндон и помощники штурмана достали замысловатые инструменты наподобие дисков моего деда и направили их на солнце, а затем на ориентиры вроде церкви Святого Фомы, форта Саутси и белой башни Гилкикера. Помощники восторженно болтали между собой и с Лэндоном, который, наконец, мрачно сообщил, что было проведено истинное наблюдение, и таким образом, новый день на море начался. Я чувствовал себя столь же неловко во время этого ритуала, как и на борту «Хэппи ресторейшн», где Олдред не менее торжественно рапортовал мне каждый полдень. Очевидно, для моряков это было великим событием, ежедневным священным собранием, результатом которого становились ряды бессмысленных чисел, благоговейно заносимых в корабельный журнал. Что касается меня, они могли разговаривать на древнеарамейском или на корнуольском.