Момент удовлетворения, при всех своих достоинствах, оказался недолгим.
Малахия Лэндон нес вахту. Я смутно осознавал его присутствие на другой стороне квартердека. Теперь мне бросилось в глаза, что он чем–то обеспокоен. Штурман вышагивал по палубе, посматривал на меня, затем на небо и снова на меня, продолжая в том же духе почти целую склянку. Наконец, он подошёл ко мне, приподняв простую шерстяную шапку в знак почтения.
— Капитан, наше путешествие, — начал он с куда большим уважением, чем было ему свойственно, — до сих пор проходило хорошо. Нам, Божьей милостью, везло с ветром. Даже этот шквал с траверза, почти с раковины, идеальный ветер, чтобы примчать нас в Шотландию. — Я согласился с ним, но Лэндон оставался угрюмым. — Сэр, я строил наши карты. Они зловещи, худшие из того, что мне приходилось видеть.
— Какие карты, штурман?
На единственных виденных мною картах были нанесены линии, обозначившие наше движение к западу от Портсмута, вокруг Корнуолла, затем на север через Ирландское море к западному побережью Шотландии — согласно приказам лорда–адмирала. Это, внезапно вспомнил я, и было счисление пути, совсем недавно так смущавшее меня.
— Небесные карты, сэр. Предсказания для нашей экспедиции, основанные на соотношении светил в момент отплытия из Портсмута. — Всякая уверенность в моём предполагаемом внезапном усвоении искусства мореплавания тут же испарилась, а остроумный Посейдон счёл необходимым усугубить мои трудности, послав огромную волну и вымочив меня в водах Атлантики. Отряхнувшись и перекрикивая шторм, Лэндон продолжил: — Это Марс, сэр. Марс, глава девятого дома. Он отступает к границе с восьмым и потому отбрасывает зловещий квадрат на восходящего лорда. Хуже того, госпожа восьмого дома, дома смерти, восходит с большой силой!
Я слушал его слова, как будто он бормотал на арамейском.
— И что всё это значит, мистер Лэндон?
— Как же, всё это предвещает огромные сложности, капитан. Препятствия и опасности лежат на нашем пути, сэр. — Он отжимал воду из шапки, озабоченно глядя на меня. — Воистину, сама смерть.
Я был потрясён его словами, многие ли поведут себя иначе, услышав предсказание смерти. Но я взял себя в руки и сказал с нетерпением:
— И что, по–вашему, мне делать, штурман? Вам известны приказы. Вы знаете, что я держу ответ только перед королём и лордом–адмиралом. Могу ли я развернуть корабль или войти в порт из–за ваших подозрений, основанных на наблюдении за звёздами?
Лицо Лэндона исказилось будто от боли, но он заговорил сердито:
— Никогда не видел таких плохих карт. Ни один знающий море капитан не станет игнорировать такое ясное предзнаменование. — Видимо, он понял, что зашёл слишком далеко, потому что продолжил тише, почти с мольбой: — Сэр, есть бессчётное множество способов задержать или отменить плаванье: можно обнаружить течь, и драгоценный руль Пенбэрона не прослужит вечно…
Внезапно он умолк, посмотрел на меня, будто впервые увидел, и покачал головой. Должно быть, он осознал, что даже будучи полным профаном, я никогда не позволю так бесстыдно обмануть короля. Потом он нахмурился, вяло козырнул и в дурном настроении вернулся на свою сторону шканцев, уцепившись за пушку, когда очередная волна захлестнула палубу. Поразмыслив об этой странной сцене, я понял, что обращение ко мне Малахии Лэндона в такой манере, решение довериться мне, даже осмелиться предложить отчаянную уловку с неподчинением прямому приказу короля, свидетельствовало о тёмных — под стать Аиду — глубинах его тревоги. Эти карты напугали его сверх всякой меры, даже так сильно, что внушённый ими страх на время пересилил его ненависть ко мне и долг перед монархом. Вивиан рассказывал, что Лэндон с Харкером часто ссорились, и теперь, увидев, каков Лэндон в гневе и как глубока его приверженность таинственному знанию древних некромантов, я обнаружил, что могу запросто представить его в роли убийцы Харкера. Или даже своего собственного…