Время снова сблизило меня с братом, в основном благодаря нашей красивой и жизнерадостной сестре Элизабет, средней между нами по возрасту, хотя в одних вопросах она казалась намного старше Чарльза, а в других — намного моложе меня. Пока лодка проплывала мимо причалов у Чаринг–Кросс, я осведомился у Чарльза о её здоровье и о том, давно ли они виделись.
— Она заходила пару дней назад с юными Веннером и Оливером. — Имелись в виду наши племянники, её сыновья от напоминающего рептилию мужа, сэра Веннера Гарви; младшего назвали в честь лорда–протектора и цареубийцы, которому его отец оказывал такую заметную поддержку. — Всё благополучно. Ей будет жаль, что вы не увидитесь.
Как обычно, то, о чём Чарльз умолчал, было важнее любых произнесённых им слов. Мы с Элизабет не увидимся, а значит, моего времени в Лондоне не хватит даже на кратчайший визит к родной сестре.
Мы проплывали мимо прибрежных дворцовых построек Уайтхолла. Из многих окон лился свет, слышались музыка и смех. Хотя дворец занимал огромное пространство, растянувшись от Чаринг–Кросс почти до Вестминстерского аббатства, и превосходил размерами многие города, строения его были, по большей части, низкими и невыразительными порождениями разных эпох. Только огромный Банкетный зал, построенный для старого короля Якова и возвышающийся над прочими зданиями даже в темноте, напоминал шикарные дворцы, виденные нами во Франции и Испании. Лодка миновала ступени Уайтхолла, причал для широкой публики, и направилась к закрытому пирсу. Это была тайная лестница, личная пристань короля, где два копейщика и два мушкетёра стояли навытяжку, в готовности отвадить любое назойливое судно, подошедшее слишком близко.
Суетливый коротышка с тяжелым подбородком ожидал на пристани с фонарём в руках.
— Милорд граф, капитан Квинтон, — сказал он. — Будьте любезны следовать за мной.
Это был Том Чифинч, хранитель тайных ходов его величества. Почти каждая личная встреча с монаршей особой организовывалась Чифинчем, и он, должно быть, знал все чего–нибудь стоящие секреты в Англии. Он безошибочно вёл нас по лабиринту Уайтхолла: вдоль слабо освещённых галерей, вверх по узким лестницам, сквозь пустые покои. Ароматы Уайтхолла, как всегда, являли абсурдное и головокружительное сочетание: в один миг — запах изысканного французского парфюма, долго витающего после того, как его носительница удалилась (несомненно, в постель некоего мерзкого распутника); в другой — менее приятные запахи многочисленных отхожих мест дворца, которые не чистились, вероятно, с того времени как лорд–протектор Кромвель и его солдаты топали по этим самым коридорам в грубых кожаных сапожищах. Наконец, Чифинч оказался у закрытой двери, постучал, вошёл и поклонился. Мы последовали за ним в небольшую, слабо освещённую комнату, выходящую окнами на Темзу.
В комнате сидели трое мужчин, они потешались над собачонкой с длинными ушами, навалившей кучу на полу и возмущённо озирающейся, как будто обвиняя одного из них в содеянном. У старшего из троих, человека лет сорока или больше, было усталое лицо с орлиными чертами. Понося собаку, он говорил с сильным немецким акцентом. Младший, высокий и неуклюжий, мучительно пытался изобразить улыбку на вытянутом строгом лице. В середине располагался темноволосый мужчина, также высокий, немного за тридцать, с огромным уродливым носом, в изящном чёрном парике и со смехом, подобным перезвону колокольчиков. Мы, братья Квинтоны, непроизвольно поклонились.
— Ваше величество! — произнес граф, мой брат.
Карл II, Божьей милостью (а точнее сказать, милостью политиков, пригласивших его вернуться и править над нами) король Англии, Шотландии и Ирландии.
— Чарли, Мэтт. Вы прямо вовремя, — Карл поднял глаза и кивком пригласил нас войти, указывая на вино на столе. — Беда с этими собаками. Гадят повсюду. Бог знает, что подумает новая королева, моя будущая жена, когда наконец прибудет. Готов поспорить, португальцы не дают собакам такой свободы. Может, они едят проклятых тварей. Мощи Христовы, пусть я король Англии, помазанник Божий, но как мне помешать собакам загадить весь дворец? А, Джейми?
Молодой человек мрачно кивнул, но промолчал. Чарльз и я были достаточно хорошо знакомы с Яковом Стюартом, герцогом Йоркским и наследником трона, чтобы в полной мере оценить его неловкость от небрежного упоминания братом собачьего дерьма и имени Божьего в одной фразе.
Пока робкие слуги убирали беспорядок, король налил себе ещё вина и продолжил:
— Ах да, Чарли, ты–то, конечно, хорошо знаешь нашего кузена, но я сомневаюсь, встречался ли с ним раньше Мэтт?
Я поклонился третьему присутствующему, который оглядел меня с ног до головы и нахмурился.
— Мэтью Квинтон. Так. Ты больше похож на отца, чем на благородного графа, твоего брата. Да, я вижу его, когда смотрю на тебя.
Я снова поклонился, уже в знак почтения принцу Руперту Пфальцкому, двоюродному брату короля, бывшему главнокомандующему армий Карла I в великой гражданской войне. Мысленно я вдруг снова ощутил себя пятилетним ребенком, в тот день в Рейвенсден–Эбби, спустя четыре месяца после похорон деда. Я увидел мать, холодную, отстранённую, бледную как полотно, когда советник короля описывал ей смерть мужа в битве при Нейзби. Джеймс Квинтон, девятый граф Рейвенсден, мой отец, вступил в битву рядом с принцем Рупертом на правом фланге королевской армии. Они очистили поле перед собой от всей кавалерии левого фланга Парламента. Тогда Джеймс Квинтон, девятый граф Рейвенсден, единственный из командующих принца Руперта повернул своих людей и направил их прямо на вражескую пехоту. И вот Джеймс Квинтон, девятый граф Рейвенсден, был изрублен на куски, а принц Руперт повёл остальную конницу прочь с поля боя в погоне за трофеями вместо того, чтобы последовать за ним в манёвре, который наверняка принёс бы королю победу в войне. Джеймс Квинтон, поэт, пробывший графом всего сто восемьдесят дней, отец, почти мне не знакомый, погиб героем королевской армии. Но его смерть и тёмное напоминание о ней в облике сыновей превратили семью Квинтонов для принца Руперта в упрек за то, что он сделал, и чего не сумел сделать в тот день. Семья Квинтонов без колебаний смотрела на принца Руперта Пфальцкого как на убийцу любимого мужа и отца.