Кэтт. Ради бога, не так свирепо…
Рыдлов. Что это Вадим Петрович пропал? Вот человек, который может меня постигнуть. Послушай, Кэтт, у него, кажется, в кармане-то не густо? Так мы, пожалуйста, скажи ему, чтобы он не стеснялся. Я ему всегда с удовольствием помогу. Я даже, если хочешь, положу ему определенное…
Кэтт (побледнев). Ларион Денисович, кажется, вы очень распустили свой избыток сил.
Рыдлов. Будь покойна, Кэтт! Я это могу сделать чрезвычайно изящно.
Кэтт. Надеюсь, вы ему ничего подобного не скажете?
Рыдлов. Отбрось ложное самолюбие, Кэтт. Ты способна от природы, но жизни не знаешь. А я всю психологию человека прямо насквозь постигаю. Конечно, это уж такой дар от рождения. Этому не научиться. Я видал таких благородных, таких гордых, ну совершенно джентльменов, — а как до денег, так сейчас и кикс. Я тебя не обвиняю, но женщина историческим ходом событий задержана в своем интеллектуальном развитии. А ты, главное, следуй моему влиянию. Я расширю твой горизонт. Жизнь, знаешь, сложная штука. Где ж вам, женщинам, ее понимать — много надо и ума, и работы, и природного этого… Вот чего-то… Вот гения… Вот. Но ты не огорчайся, душка. Я завершу твое образование и подниму тебя до своего уровня, насколько это возможно. Начнем читать. Хоть мои вещи… Ты ведь до сих пор…
Входит лакей.
Лакей. Сергей Павлович Боженко и Егор Егорович Лебедынцев.
Рыдлов. Проси!
Кэтт. Я тебе очень благодарна, мой друг, за твои заботы о моем развитии, только, пожалуйста, исполни мой каприз и не заикайся отцу про деньги. А то, поверь, тебе же будет хуже.
Рыдлов (галантно). Извольте-с Да я ведь много и не собирался.
Входят Лебедынцев и Боженко. Все здороваются.
Явление четвертое
Лебедынцев (здороваясь с Кэтт). Ларион Денисович, попались, батюшка, попались? Читали?
Рыдлов. Что? Где?
Боженко. В двух газетах. Во-первых, в «Ведомостях московской полиции».
Лебедынцев. Приказ по полиции. Оштрафованы на сто рублей за быструю езду. Так прямо и сказано: «Потомственный почетный гражданин Ларион Денисович Рыдлов на сто рублей за быструю езду».
Боженко. А в «Московской почте» изругали. Это уже не за быструю езду, а за «Бездну». Да вот, не угодно ли? (Читает.) «Мы бы прошли молчанием новое произведение одного из литературных Недоносковых, если бы не были возмущены теми необычайными претензиями, с которыми автор не только печатает свои измышления, но еще рассылает их с письмами самого возмутительного содержания. В этом препроводительном — «в кавычках» — послании заявляет надежду, «что наша редакция отметит новую эпоху в истории русского натуралистического и психологического романа». Ну и отмечает!
Рыдлов (красный как рак, сконфуженно поглядывая на жену). Совершенно лишнее читать глупые выходки какого-нибудь репортера.
Лебедынцев. Надо возразить. Этого нельзя так оставлять. Помилуйте! Острить надо всем можно, но ведь должно же быть что-нибудь священное. И что это за критические приемы? (Берет и читает.) «Повесть именуется «Бездна». Заглавие, действительно, подходящее, только не полное. Надо было бы назвать «Бездна глупости», тогда читатель сразу имел бы понятие о новой эпохе «русского романа». Ведь этак ко всему можно придраться. Вот вам новое доказательство, что необходимо иметь собственный орган.
Рыдлов. Да ведь мне, в сущности, наплевать. Кто знает, что Рыдлов и маркиз Вольдир одно и то же.
Лебедынцев. Кто? Да вся Москва. Говорят, четыреста экземпляров затребовано в одни Верхние ряды.
Боженко. А враги — у всех ведь есть враги — так и зовут вас: Волдырь.
Рыдлов. Да ну?!
Лебедынцев. Ей-богу.
Рыдлов. Вот так фунт!
Лебедынцев. Сейчас завтракал в Славянском базаре. Только эту газету и читают. По дружбе я говорю: бросьте вашу нерешительность и приступим к изданию нашего органа.
Боженко. Положим, на приказ полиции не возразишь, но против других газет всегда можно будет отругаться.
Рыдлов (удрученный). Ведь бывают же такие несчастные дни! В двух разом!
Боженко. Не теряйте присутствия духа, друг мой. Екатерина Вадимовна, поддержите в нем присутствие духа.
Кэтт (сдерживая улыбку). Ларион Денисович, стоит ли обращать внимание!
Рыдлов. Разве я за себя грущу? Я знаю, что это зависть, и презираю. Но мне за идею больно. Я в эту идею вложил все силы ума и таланта… Ну, да ладно, покажу я им кузькину…