Два дня мы осматривали внешний овал, а на третий, когда пошли на внутренний, у меня вся охота говорить по-английски прошла. Накрепко прошла, на всю жизнь. Устал я все эти неуклюжие фразы клеить без привычки. И стараюсь это я немножко поотстать, хотя здесь, на внутреннем овале, самое интересное и начинается. Нимцевич впереди всех, он в восторге оттого, что рассказывает понимающим людям о таком диве, катится, как колобок, вверх, налево, вниз, направо! "Давайте сюда зайдем, там посмотрим! Вот разделители, ловушки, подготовка инжекции, выводные лабиринты".
А ко мне пристраивается мадам Элизабет Ван-Роуэн, статная такая, интересная женщина лет сорока, виднейший специалист по нейтронной баллистике. Она уже все свои мишени, антимишени и коллиматоры отсмотрела, все остальное ее не особенно привлекает, и мы, слава аллаху, ведем с ней общий разговор на отвлеченные темы.
И проходим мы как раз мимо нашего экспериментального зала. И вижу я сквозь стекло Игоря, как он командует разборкой стендов. Я его приветствую, он нас тоже, мадам Ван-Роуэн спрашивает из вежливости, кто это, что это, я ей из вежливости объясняю, и, вы сами понимаете, увлекаюсь и начинаю лекцию про наши колечки.
Идем это мы час - делегация метрах в десяти впереди, а я все рассказываю, чем мы добивались принципиального исключения дефектных доменов. Вдруг мадам заинтересовывается, просит объяснить поподробнее, я начинаю чертить на стенке, краем глаза вижу, что делегация сворачивает налево, мы с мадам добиваемся полной ясности, торопимся вдогонку, поворачиваем налево, я вижу приоткрытую толщенную дверь, открываю ее пошире, пропускаю мадам в какой-то темный коридор, вхожу следом за ней, дверь машинально дергаю, чтобы она закрылась, дверь меня толкает, я толкаю мадам, извиняюсь, пробую сообразить, куда ж это нам двинуться, ищу глазами какую-нибудь лестницу, но тут дверь захлопывается, и мы с мадам Ван-Роуэн оказываемся в полной темноте!
Я говорю, конечно: "Это недоразумение, сейчас разберемся". А мадам мне отвечает: "О да, мистер Балайеф, разберемся, и, хотя я уверена, что мистер Балайеф - джентльмен, но на всякий случай я предупреждаю мистера Балайеф, что у меня имеется при себе устройство, которое может лишить человека агрессивных намерений на 48 часов". До меня медленно, но доходит.
И как-то так с толку меня сбила ее тирада, что я отступаю на пару шагов и чувствую, что пол у меня под ногами загибается, словно мы в трубе. А из-за спины мадам я слышу какой-то неясный говор. Естественно, я решаю, что надо идти туда, прошу ее повернуть и несколько поторопиться, уверяя, что все будет в порядке. Делаем мы десяток шагов, и вдруг из-за своей спины я тоже слышу разноголосый говор, какие-то искаженные фразы. И узнаю свои собственные уверения насчет порядка, поворота и так далее. Я механически продолжаю идти, и на ходу меня вдруг осеняет: "Батюшки-светы! Мы же попали в главный канал! И это наши собственные слова, обежав всю его четырехкилометровую восьмерку, возвращаются к нам из-за наших спин, искаженные до неузнаваемости тысячекратным отражением!" Видно, Нимцевич похвастал перед гостями полировкой стенок восьмерки и пошел дальше по наружным коридорам, пост у двери на это время деликатно сняли, а я с мадам Вап-Роуэн преспокойно проследовал в самую святая святых! И мы кощунственно топчемся в канале, где через неделю в вакууме забушует основной процесс! Слава богу, у нас на ногах спецобувь, хотя и не первой свежести!
Я все это, несколько разбавляя.краски, рассказываю мадам Ван-Роуэн, а она ничего, молодец, никаких истерик, спрашивает: "Что же нам следует предпринять, мистер Балайеф?" Что предпринять! Кабы я знал! Искать дверь в темноте бессмысленно, ее шов автоматически заплавляется галлием. В канал ходят с передатчиком, который запрещает закрытие двери.
Раз дверь закрылась, значит, в канале никого нет. Остается ждать, пока нас начнут искать. Но кому придет в голову искать нас здесь? Может, через сутки сообразят, а тем временем как включат восьмерку на предварительную откачку! Я же хронограммы запуска точно не знаю.
Стою я, соображаю, и вдруг мадам Вап-Роуэн говорит: "Мистер Балайеф, здесь есть свет!" И впрямь, гляжу, глаза привыкли к темноте, и я так слабо-слабо, но различаю ее силуэт!
Конечно же! Наши-то колечки как раз в эту восьмерку заделаны! Я прошу минутку, представляю себе общий план восьмерки и вспоминаю, где мы находимся. Выходит, что до нашего колечка надо идти полкилометра, если я правильно ориентируюсь. А если неправильно, то полтора.
"Хорошо, - говорит мадам Ван-Роуэн. - До прозрачных секций мы доберемся, но каков шанс, что нас там заметят? Выходят ли кольца туда, где есть люди?" "Нет, - говорю, - не выходят. Они выходят в камеру датчиков. Вот если бы у нас был с собой какой-нибудь источник излучения, то датчики его засекли бы, поскольку они уже работают. Но у нас нет с собой источников излучения".
"Почему же нет? - возражает мадам Ван-Роуэн. - Пока мы живы, мы испускаем инфракрасные лучи..." Меня даже в краску в темноте кинуло. Как я мог об этом забыть! А она продолжает: "Хотя, впрочем, датчики, видимо, рассчитаны на большие энергии излучения".
Я лепечу, что да, видимо, па большие. Сбивает меня с толку эта мадам чем дальше, тем пуще.
"Я убедилась, что мистер Балайеф - джентльмен, - заявляет мадам Ван-Роуэн, - и как джентльмену я открою вам маленький секрет. Дело в том, что у меня имеется стимулятор мозговой деятельности с питанием от радиоактивного источника в свинцовой капсуле, которую я ношу в кармане. Капсулу эту можно снять, сориентировать на датчик излучения, а затем открыть и закрыть несколько раз, имитируя сигнал. При соблюдении элементарной осторожности ваше здоровье, мистер Балайеф, никакой опасности не подвергнется. Но мое состояние подвергнется серьезному испытанию, и поэтому у меня есть три просьбы к мистеру Балайеф. Первая: так как для манипуляций с капсулой мне придется отсоединить источник, то я, вероятнее всего, приду в беспомощное или даже критическое состояние, а источник окажется в руках мистера Балайеф; поэтому я прошу мистера Балайеф дольше одной минуты источник у себя не задерживать и подключить его снова ко мне во избежание печального исхода. Пусть обморок, в который я впаду, на протяжении одной минуты мистера Балайеф не смущает. Вторая просьба: так как, находясь в беспомощном или даже критическом состоянии, я не смогла бы должным образом защитить свою честь, то предварительно мистер Балайеф как джентльмен для спокойствия дамы обязан испытать на себе действие устройства, которое лишит его агрессивности, свойственной мужчинам, на 48 часов, не причинив ему в дальнейшем никакого вреда. И третья просьба: мистер Балайеф, пока я ему не разрешу, обязуется никому не открывать подлинной принадлежности и назначения источника".