Нежный, чувственный... и почему-то очень неприличный. Я не прерывала зрительного контакта, и от этого мое сердце заходилось в лихорадочном биении. По коже вслед за губами скользнул горячий язык, и мое бедное сердечко ухнуло в живот.
Было горячо, волнительно и немного страшно. Совсем самую малость.
Это ведь сон.
Эштон отпустил мои пальцы и вернулся к поглаживанию ног... Он неторопливо сдвигал юбки все выше и выше, пока не обнажил колени и, остановившись на этом, начал ласкать кожу неторопливыми, круговыми движениями.
Оказывается коленки у меня - очень чувствительная зона.
Чувствительно-интимно-щекотная! Я не знаю, чего мне хотелось больше - чтобы он прекратил прикосновения или продолжал и сделал их более смелыми.
Дыхания не хватало, в глазах плыло, нос улавливал тонкий аромат парфюма мужчины, и это туманило мозг надежнее опиумной снотворной настойки.
Я смотрела на рыжего лорда, жадно запоминая его облик. Он же красивый... и правда красивый.
Узкое лицо, тонкий нос с легкой горбинкой, веснушки на острых скулах, чувственные губы.
Раньше мне это все не нравилось. Совсем не нравилось, так что же произошло? Почему то, что раньше не волновало сейчас заставляет замирать от восторга?
Он встал и оперся руками о подлокотники кресла, нависая надо мной и пристально разглядывая.
-- Я хочу тебя поцеловать, Дженни.
-- А если я не хочу? -- с трудом вытолкнула из себя эту фразу.
Он лишь улыбнулся в ответ и начал неторопливо наклоняться, давая мне прочувствовать каждую секунду и в полной мере познать греховность предвкушения.
Что такое предвкушение?
Это когда в глазах плывет от волнения, дыхание частое-частое, а сердце, кажется, вот-вот проломит грудную клетку. Это мурашки по телу и нервное прикусывание губ, после чего насмешку в мужских глазах пожирает огонь желания, и он рывком преодолевает разделяющее вас расстояние, чтобы накрыть губы поцелуем.
На этот раз он был нежный.
Очень нежный и по-прежнему безумно вкусный. Мята...
Я ощущала себя мартовской кошкой, которую поманили валерианой... Вскинула руки, обнимая его за шею и притягивая ближе, отвечая на поцелуй, касаясь его губ и языка своими.
Руки Эштона зарылись в мои волосы, перебирая пряди и массируя кожу головы, после соскользнули на шею и, погладив ее, устремились еще ниже по спине. Он подхватил меня под руки, заставляя встать и крепко прижал к себе. Поцелуй стал огненно-страстным и пугающим. Ладони мужчины становились смелее с каждой секундой, скользя по талии, животу, властно сжимая грудь и спускаясь на бедра и ягодицы. Когда они начали нетерпеливо тянуть вверх ткань платья, я забилась в сильных руках, стараясь вырваться.
-- Эштон... отпусти меня!
-- Дженни, -- хрипло шептал он, целуя мою шею и прикусывая кожу от чего, наверняка, останутся отметины. -- Не могу. Я безумно тебя хочу.
Это лишило меня последнего тумана в голове, я забилась в два раза сильнее и наконец вырвалась, тотчас по инерции отлетев подальше и едва не рухнув в камин. Реальность вокруг поплыла и смазалась, комната и мужчина в ней пропали. Я рывком села на постели, то обнаружила себя в своей спальне и, судя по пробивающимся сквозь шторы лучам, уже было позднее утро.
-- Сон... - неверяще прошептала я, касаясь одной ладонью все еще ноющих губ, а второй потирая зацелованную во сне шею.
И правда, всего лишь сон.
Я так завернулась ночью в покрывало, что спеленала себя как куколку вот мне и показалось, что держат. Это всего лишь телесные ощущения наложились на страхи и создали такое сновидение.
Все хорошо.
Ничего не было.
Я пошла умываться и уже потом, когда смотрела в зазеркалье на бледное лицо со стекающими капельками воды, поймала себя на мысли, что мне жаль, что это был лишь сон. По крайней мере, первая его часть...
Вредные мысли в вашей головушке, Дженнифер Риверс, ой вредные!
Глава 15
Глава 15 О том как Эштон Ройз вершит дела праведные, но это остается не оцененным
Я сидел в глубоком кресле, грея в руках чашку с едва теплым кофе, и задумчиво смотрел в темные глубины напитка.
Устал как собака.
После того, как я вчера ушел от Хосса и Ватина, то направился в контору, где и провел остаток вечера и большую часть ночи. Теперь весь стол завален исписанными и исчерченными схемами листами, одно сломанное перо небрежно валялось на полу, а второе с измочаленным кончиком покоилось на забрызганном чернилами развороте книги.