Настроение окончательно испорчено, я отодвигаю тарелку, аппетит пропал.
Глава четырнадцатая
Мы с Марой мало говорим следующие несколько дней. Она держится особняком, проводя часы на берегу озера, глядя на воду. Иногда мы гуляем по пляжу, но редко разговариваем и в основном просто наслаждаемся солнцем в тишине. Я не была в Шелл — Харборе достаточно долго, чтобы знать, что такое зима, но я начинаю бояться приближающегося похолодания. Не потому, что я ненавижу холод, а потому, что знаю, что на пляже не будет прежних ощущений, а я привыкаю чувствовать солнечный свет на своей коже.
Теперь Мара стоит передо мной, уперев руки в бока, раздраженно сузив глаза.
— Кажется, что на суше делать нечего по сравнению с морем.
Я посреди приготовления ужина. Греческий салат (от меня не ускользает ирония) со сливочной куриной пастой. Я смотрю на разделочную доску, нож останавливается на полпути, и мне приходится подавлять желание огрызнуться на нее — она безостановочно жаловалась, и это становится утомительным.
— Это маленький город, поэтому здесь меньше дел, чем в большом, — холодно говорю я. Мой разум застрял на том факте, что в моей школе плавания не все в порядке. На самом деле сейчас у меня осталось только два ученика — Хизер и Тейлор. Если я в ближайшее время не наберу новых, мой запас денег будет полностью опустошен, и тогда я не знаю, что буду делать.
Мара все еще хмурится, даже когда протягивает руку, чтобы взять кусочек помидора из салатницы.
— Нам нужно подумать о том, чтобы ты устроилась на работу, — говорю я.
— Что это?
— То, что ты делаешь, чтобы заработать деньги. Я не могу продолжать поддерживать нас обеих, тем более, что моя школа плавания развивается плохо.
Она задумчиво жует и говорит:
— Если бы ты были в Корсике, тебе не пришлось бы беспокоиться о работе или деньгах. Все твои потребности были бы удовлетворены, ты ела бы самую вкусную еду, и тебе вообще не нужны были бы деньги.
Снова это. С меня хватит этого разговора, который повторялся уже дюжину раз с тех пор, как Мара прибыла сюда неделю назад. Это единственный раз, когда мы разговариваем, и я ловлю себя на том, что тоскую по тем дням, когда мы могли сидеть и говорить ни о чем часами. Мы всегда были хорошими подругами, такими же близкими, как сестры, в прошлом. Я не могу не задаться вопросом, что случилось с нами?
— Я не хочу больше говорить о Корсике, — говорю я.
— Ты знаешь, что это твое место. Ты — русалка. Тебе не место на земле с людьми. Тебе место в океане среди себе подобных, — фыркает Мара, и ее блестящие глаза смотрят на меня. Ей не нужно больше ничего говорить, потому что мы уже раз двадцать обсуждали эту тему.
— Как получилось, что ты полностью изменила свою мелодию? — спрашиваю я. — Мое пребывание на суше было твоей идеей!
— Я знаю! — огрызается она. — Но мне разрешено передумать, и я передумала! Когда я призывала тебя бежать на сушу, я понятия не имела, насколько здесь будет плохо. Теперь, когда я увидела это своими глазами, я не думаю, что тебе следует оставаться. Я думаю, тебе следует вернуться в океан, где тебе и место.
— Единственная причина, по которой ты это говоришь, в том, что ты надеешься, что мое возвращение позволит тебе вернуться, а это несправедливо, Мара. Это несправедливо и неправильно, — и мне этого хватило. Нож со звоном падает на столешницу, когда я отступаю с холодным взглядом. Сделав вдох, я заставляю свое бешено стучащее сердце успокоиться, но это раздражает меня еще больше. — Если все, что мы собираемся сделать, это повторять этот разговор, то давай просто помолчим. Я не вернусь на Корсику, и все.
— Хорошо, — мягко отвечает она, и ее взгляд скользит по ингредиентам перед ней.
Повернувшись, я решаю, что потеряла аппетит, и оставляю ее готовить ужин. В холле, охлаждаемом ветром из открытого окна наверху, мне удается достаточно успокоиться, чтобы выровнять дыхание. Хотя я знаю, что должна попытаться быть более понимающей, потому что это нелегко для нее, и она винит меня в своей ситуации, и я просто не могу выносить то, как она продолжает упоминать Корсику.
Эта часть моей жизни давно ушла, и, по правде говоря, давно ушла для нее. Как изгнаннице, ей не будут рады, независимо от того, вернет она меня с собой или нет. Мы обе изгои. Изгнаны. Почему она не может понять, что пути назад нет?