Поголовье индейцев убывало столь катастрофически, что испанский король вынужден был издать особый эдикт о регулярном ввозе в Новый Свет чернокожих рабов из Африки - в первую очередь для разработки золотых рудников Эспаньолы. И в 1510 году Атлантику пересекла первая партия невольников - двести пятьдесят человек.
Нехристи. Конечно же, они были нехристями, эти негры и индейцы. Вопрос в том, были ли христианами те, кто их истреблял. Первый круг того Ада, что был уготован им всем, открыл собою отсчет Нового времени, предугаданного Данте...
Забегая вперед, можно добавить, что в 1518 году Карл V выдал специальный патент на торговлю неграми генуэзцам, а к 1526 году охота за африканскими рабами приобрела такой размах, что на строительстве дворца Карла V в южной части гранадской Альгамбры под присмотром его архитектора-толедца Педро Мачука - работали целые толпы чернокожих.
В 1509 году среди испанских идальго вспыхнули первые серьезные искры забушевавшего скоро пожара, именуемого борьбой за власть. Яблоком раздора стала провинция Верагуа на территории нынешней Панамы (название этой провинции сохранил панамский полуостров на тихоокеанском побережье).
Одним из претендентов был Диего де Никуэса - «человек весьма рассудительный и льстивый, и острослов, и большой мастер играть на гитаре и особенно превосходный наездник, совершавший верхом на своей кобыле (а жеребцов в то время почти не было) настоящие чудеса». Так отзывается об этом дворянине Лас Касас. Предусмотрительный Никуэса заложил в 1508 году на территории Панамы новую резиденцию, присвоив ей имя Бога: он так ее и назвал - Номбре-де-Дьос. Можно ли счесть ее крепостью - сомнительно, но портом она была безусловно.
Соперником Никуэсы был Алонсо де Охеда - «человек очень храбрый и самостоятельный». (Самостоятельность его проявилась очень рано: еще когда Охеда участвовал во второй экспедиции Колумба, он оказался в числе мятежников и был потом прощен. Но он не любил об этом вспоминать.)
Чтобы удовлетворить притязания этих достойных идальго, имевших достаточно высоких покровителей при дворе, испанскому королю не оставалось ничего другого, кроме как назначить их обоих губернаторами и самолично определить границы новых владений: Охеде досталось побережье Карибского моря от колумбийского полуострова Гуахира до середины залива Ураба у южного основания Панамского перешейка, Никуэсе - далее к западу до мыса Грасьяс-а-Дьос, открытого еще Колумбом. Так возникли две провинции: Андалусия, включавшая прибрежные земли всех нынешних колумбийских департаментов, и Кастилия-дель-Оро (Золотая Кастилия), протянувшаяся дальше по побережью Карибского моря от залива Ураба до южной границы Гондураса. «И еще обоим губернаторам, - добавляет Лас Касас, - был предоставлен остров Ямайка, дабы они запаслись там необходимым провиантом, ибо один Бог знает, что найдут они на своих новых землях».
Они нашли там кровь. Кровь на Ямайке: этот остров каждый из губернаторов считал своей, только своей собственностью. Кровь на материке, ибо Охеде не понравилось, что панамская провинция Дарьен досталась, согласно королевскому рескрипту, Никуэсе, а Никуэса придерживался на этот счет прямо противоположного мнения. Да еще в этот спор встрял Бартоломе Колон, брат покойного Христофора, возмутившийся черной неблагодарностью короля. Недолго думая, он заявил свои права на Ямайку и в подтверждение этого решения отправил туда наместником севильского кабальеро Хуана де Эскивеля. На что другой кабальеро - Алонсо де Охеда - заявил Эскивелю: «Клянусь, что если ты ступишь ногой на остров Ямайка, то я снесу тебе голову». Эта фраза, если только она не придумана эрудитом Лас Касасом, характеризует Охеду как тонкого знатока античной истории: эти же слова произнес когда-то Ромул в адрес своего брата Рема, предостерегая его от прыжка через борозду, обозначившую границу будущего Рима. Не означает ли это, что Ямайке с самого начала была уготована судьба очередной «столицы мира» - в Новом Свете?