– Да подожди ты! – оборвал его Хмырь. Приблизившись к Трошкину, он умоляюще заговорил: – Послушай, Доцент! Вот ты меня мало знаешь, так у людей спроси – я вор честный. Скажи, где шлем! Мы тебе твою долю всю сохраним – век воли не видать – всю до копеечки!..
– Значит, и вы не знаете… – огорчился Трошкин. – Как же мы его найдем?.. – задумчиво проговорил он.
– И как в Москву приехали, не помнишь? – с любопытством спросил Косой.
– А что в Москве? – заинтересовался Трошкин.
– Поселились в каком-то курятнике. – Косой сел напротив и для убедительности показал руками, какой был курятник.
– Ну а потом?
– Дядя к тебе какой-то приезжал, во дворе вы с ним толковали.
– Чей дядя? – оживился Трошкин.
– Ты говорил: гардеробщиком он в театре Большом…
– А дальше?
– К барыге ездили.
– Куда?
– На бульвар, где машины ходят. – Косой показал, как ходят машины.
– Какой бульвар?
– Адреса не назову, а так помню…
– Слушайте – заткнитесь, пожалуйста! – попросил из другого угла камеры Али-Баба. – Устроили тут ромашку: помню, не помню… Дайте спать!..
«Заканчивается посадка в самолет № 16917, отлетающий рейсом шестьдесят вторым Ашхабад – Москва. Просим отлетающих занять свои места!» – объявлял по радио диктор аэропорта.
Трошкин, Славин и Бейсембаев стояли у трапа «Ту-104». Прощались.
– Ну, счастливо оставаться! – Славин протянул майору руку.
– Всего доброго, – улыбнулся Бейсембаеву и Трошкин. Он был уже без парика, в обычном костюме, в своем прежнем трошкинском обличье. – Извините, что напрасно потревожили.
– Это вы извините, – улыбнулся Бейсембаев.
Славин и Трошкин поднялись по трапу последними, и стюардесса закрыла дверь самолета. Трап отъехал.
– …время нашего полета – четыре часа сорок минут, – объявляла в самолете синеглазая стюардесса. – А сейчас я попрошу всех пристегнуть ремни и не курить!
– А какая разница во времени с московским? – спросил Трошкин у Славина.
– Три часа. – Славин удобнее устроился в кресле и откинул спинку.
– Так, выходит, мы в Москве будем в двенадцать? – обрадовался Трошкин. – Я еще на работу успею.
Шум моторов внезапно прекратился. В проходе снова показалась стюардесса.
– Товарищи, кто здесь Трошкин? – спросила она.
– Мы, – сказал Трошкин.
– Вас просят выйти.
Трошкин и Славин, недоумевая, двинулись следом за стюардессой. Она открыла дверь, и они увидели подъезжающий к самолету автотрап. А на трапе, как памятник на пьедестале, величественно стоял профессор Мальцев в светлой дубленке.
Официантка поставила на столик, за которым сидели Мальцев, Трошкин и Бейсембаев, четыре дымящиеся пиалы. За стеклянными стенами ресторана было видно летное поле, самолеты, поблескивающие на солнце.
Все с удовольствием принялись за еду, кроме Трошкина – он отодвинул от себя пиалу, сказал:
– Я дома пообедаю.
Профессор перестал жевать и уставился на Трошкина.
– Следующим рейсом я улетаю! – твердо сказал тот.
– Какая безответственность! – воскликнул Мальцев. – Какое наплевательское отношение к своему делу!
– Мое дело – воспитывать детей, – сдержанно напомнил Трошкин, – а не бегагь с жуликами по всему Советскому Союзу.
Мальцев бросил ложку.
– Меня вызывает полковник, – он повернулся к Бейсембаеву, – и говорит: операцию прекращаем. Почему? – говорю я. – Если эти двое не москвичи и не знают названия улиц, они могут показать их на месте! Устроим им ложный побег, и они помогут нам определить все возможные места нахождения шлема! А он мне говорит: нельзя…
– Правильно, – сказал Трошкин.
Профессор молча царапнул по нему глазами.
– Ладно, думаю, – продолжал он. – Беру нашего вице-президента, отрываю его от работы, едем в ваше министерство. Ну то, се – наконец получаю разрешение. – Профессор вытащил из папки бумагу, потряс ею в воздухе. – Представляете, как все это сложно!
– Представляю, – сказал Бейсембаев. – Я двадцать пять лет работаю в системе и первый раз слышу, чтоб мы сами устраивали побег.
– А шлем, между прочим, тысячу шестьсот лет искали и тоже первый раз нашли!
– А я что? – сдался Бейсембаев. – Приказ есть, я подчиняюсь!
– Я бросаю все дела, беру это разрешение, – продолжал Мальцев, – лечу сюда, хватаю такси, мчусь к вам в Ахбулах, отпускаю такси, бегу в тюрьму, мне говорят: «Они уехали на аэродром». Лечу обратно с преступной скоростью, останавливаю самолет в воздухе, а он говорит: не хочу!
– Не хочу! – подтвердил Трошкин.