— Не нужны мне твои деньги, — презрительно поморщился Малколм. — Джессика либо не хочет, либо не может ничего для тебя сделать, иначе это уже бы произошло. И я не хочу огорчать ее, поднимая тему, которая ей неприятна.
— Может быть, тебя она послушает. Ты же… ну, к тебе она относится совсем не так, как ко мне, верно? Ну что мне, на колени перед тобой встать? — Брант опустился на колени в холодную грязь. Затем вдруг снова торопливо полез в карман и вытащил потертый бумажник, но достал из него не деньги, а маленькую квадратную фотографию, и протянул ее Малколму. — Вот, посмотри! Здесь ей ровно три годика. Сейчас она лишь чуть-чуть старше.
В лунном свете трудно было разглядеть черты детского личика, но Малколм и не пытался.
— Я не люблю детей, — холодно проинформировал он, не беря фото. — Особенно маленьких.
— Но неужели ты хочешь, чтобы она умерла? Она же ни в чем не виновата! Просто попроси Джессику. Пусть скажет свои условия. Все, что угодно! Пожалуйста! Ради Грэйс![26]
— Ну ладно, — неприязненно произнес Малколм. — Я поговорю с Джессикой, но, естественно, ничего не могу обещать от ее имени. А теперь уходи. Я не хочу, чтобы ты стоял надо мной, когда я засну. Вообще уходи, совсем из парка! Жди меня утром на парковке у главного входа.
— Хорошо, — Брант поднялся, даже не пытаясь отряхнуть испачканные мокрой грязью брюки, дрожащими руками запихнул фото в бумажник, а бумажник в карман, и побрел прочь.
«Слизняк, — подумал Малколм с отвращением. — Все они такие, эти альфа-самцы, когда прижмет… Но девочка действительно не виновата, что у нее такой папаша. И, конечно, даже если он останется в живых, он не должен ее воспитывать. Будет только справедливо, если Брант лишится всего, и дочки тоже, и больше никогда ее не увидит и ничего не узнает о ней, но сама она при этом не пострадает. Пожалуй, это оптимальное решение. Я предложу его Джессике».
Некоторое время он лежал на скамейке с открытыми глазами, поглядывая, не попытается ли Брант вернуться. У Малколма не было рациональных причин опасаться этого типа — в конце концов, он был единственной надеждой Бранта — но все равно решительно не хотелось, чтобы тот подсматривал за его встречей с Джессикой. А может, еще и Рик, несмотря на все предостережения, снова решит припереться посреди ночи… Но ночной парк, похоже, оставался безлюден. Однако беспокойные мысли и эмоции мешали Малколму заснуть, а принимать снотворное ему тоже не хотелось — он слишком задержался из-за разговора с Брантом, теперь с таблеткой он, пожалуй, не проснется вовремя… Наконец он заметил, что в парке светает, и почувствовал вспышку паники — неужели он так и пролежал впустую с открытыми глазами всю ночь?!
— Привет! — услышал он голос Джессики и вздохнул с облегчением. На сей раз в мире их встреч было раннее утро. В самом деле, почему бы нет? Утро ненавистно тем, кто вынужден бороться со сном, но может быть прекрасным, когда само является частью сна…
— Извини за задержку, — улыбнулся он. — Ты… слышала, с кем и о чем мне пришлось говорить?
— Не думаю, что он стоил потраченного времени, — нахмурилась Джессика. — Нашего времени, — подчеркнула она.
— Ну, — сконфузился Малколм, — я ведь не мог его просто прогнать. Он бы не ушел, пока я бы его не выслушал. И потом, честно говоря, мне было любопытно, что он расскажет…
— Что ж, если ты удовлетворил свое любопытство, может, займемся теперь чем-нибудь более интересным?
— Конечно, но… Джессика, как все-таки насчет этой девочки, Грэйс? Ты можешь ей помочь? Она ведь ни в чем не виновата.
— В этом мире сплошь и рядом невиноватые страдают из-за виноватых, — пожала плечами девушка. — В чем была виновата я? Только в том, что была слишком невинна? Что недооценила степень человеческой низости и подлости? Я училась на врача, как ты помнишь. Мечтала бороться с детскими болезнями. И мои преподаватели говорили, что из меня выйдет хороший врач. Правда, меня больше интересовали врожденные патологии типа ДЦП, а не вирусные заболевания, но, кто знает, как бы дальше пошла моя специализация… может, сейчас бы я и смогла спасти эту девочку. И не только ее. Других детей тоже. Однако ее отец сделал в свое время другой выбор. А теперь не желает принять его последствия. Но это уже его проблемы.
— Не только его, — вновь напомнил Малколм. — Он-то, разумеется, заслужил каждую секунду своих страданий. Но пусть девочка поправится, и ее удочерят какие-нибудь достойные люди.
— Это невозможно, Малколм, — вздохнула Джессика. — Я тебе уже говорила, я не всемогуща. Совсем, совсем не всемогуща. Я никого не могу вылечить, даже если очень захочу. Могла бы, если бы осталась в живых. Но не теперь.
— Но… — Малколму пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжить, — наоборот — это сделала ты? Ты заразила ее бешенством?
— Я не кусала ее за палец, если ты об этом, — холодно ответила Джессика.
— Ты знаешь, о чем я говорю! — Малколм впервые почувствовал раздражение, говоря с ней. — Только не говори, что это был ее выбор — играть или не играть с больной кошкой! Ей всего три года, какой к черту выбор!
— Ее отец еще не потерял всего, — сказала Джессика; ее красивое лицо было спокойно. — Даже в случае его собственной мучительной смерти, даже если бы он знал, что никогда ее больше не увидит, ему была бы утешением мысль, что Грэйс останется жить. Останется после него. Будет нести его гены… Он не заслужил утешения, Малколм. Он заслужил только бесконечное отчаяние, презрение и ненависть к самому себе от понимания того факта, что во всем этом виноват исключительно он сам. Не только в своих собственных страданиях.
— Ну ладно, Люсиль виновна в том, что спуталась с ним… но почему Грэйс должна страдать за чужие грехи? Это несправедливо!
— А справедливо, что у меня никогда не будет дочери, а у него будет? — резко ответила Джессика.
— Ты хотела иметь детей? — удивленно спросил Малколм. У него самого никогда не возникало такого желания.
— Не знаю. Я еще не решила… на тот момент. Беременеть и рожать — точно нет, — Джессика поморщилась. — Но, может, отдать свою яйцеклетку для искусственного оплодотворения. Или просто взять приемного — я на своих генах не помешана… Это не инстинкты, Малколм. Это действительно может быть интересно — воспитать новую личность, которая к тому же станет тебе другом. Я уже в какой-то мере проходила через это с Тедом, хотя тогда я еще сама не была взрослой, и с ним не всегда было просто из-за его болезни, но тем больше радости результатам… Но это и очень большая ответственность. Большинство людей заводят детей просто как каких-то кошечек и собачек. Так, конечно, делать нельзя. Я собиралась вернуться к этой теме лет в тридцать. Когда уже состоюсь, как профессионал, и смогу понять, нужны ли мне собственные дети и смогу ли я им быть достойной матерью, или достаточно тех, которых я буду лечить и кому я буду хорошим врачом… Но он и его дружки отняли у меня возможность выбора.
— Вообще-то, — заметил Малколм, — строго говоря… ты ведь тоже сама сделала выбор, не так ли? В смысле, что никто ведь не заставлял тебя… — он сделал движение рукой возле горла.
— А что я, по-твоему, должна была сделать? — она резко повернулась к нему, и ее глаза распахнулись от возмущения. — Ублажать этих подонков?!
— Нет, конечно же нет! Но полицейские, думаю, нашли бы на них управу. Заставили бы их удалить фото или сделали это с помощью собственных хакеров… у них ведь тоже есть специалисты по взлому, да еще какие… А то, что они сами бы увидели фото… ну, они же профессионалы. Это не более стыдно, чем осмотр у врача.
— Очень мило с твоей стороны, Малколм, — процедила она, — говорить мне об этом сейчас, когда ничего уже нельзя исправить. Ты на чьей стороне вообще?
— На твоей, конечно на твоей! Просто… истина… ну, ты понимаешь…
— «Дороже», — закончила за него Джессика. — Договаривай уж, — она помолчала, затем вымученно улыбнулась. — Истина, между прочим, состоит в том, что если бы я это не сделала, мы бы никогда не встретились. А еще через тридцать лет стала бы страшной старухой с кучей болячек.
— Тогда… — усмехнулся Малколм и решил, что лучше будет не продолжать. Но Джессика догадалась, что он хотел сказать.