— Когда ты здесь, они не смогут преодолеть ограду. Кстати, давай уже поднимем какую-нибудь комнату. Лучше ту, что с камином.
— Да, — Малколм нашарил пульт. Стены дома поднялись от земли и остановились на нужном этаже. В камине справа от Джессики уже горел огонь, но никакого другого света в помещении не было. Малколм видел ее безупречный профиль на фоне колеблющегося пламени.
— И что им помешает? — спросил он. — Как это будет выглядеть в их мире? Им померещится кошмар? Не думаю, что это остановит офицера полиции. Или… им станет плохо?
— Во-первых, они не заметят, что здесь кто-то есть, во-вторых, у них просто не возникнет желания подойти и проверить.
— Рик заметил, — припомнил Малколм и запоздало прикусил язык — возможно, не стоило лишний раз напоминать Джессике о Рике.
— Он тебя выслеживал и знал, что ты здесь. Это не невидимость. На то, что внутри ограды, просто не обращают внимания, если не знать заранее. Но даже он не смог войти на нашу территорию, не так ли?
— А Брант? — теперь уже тон Малколма стал обвинительным. — Почему в таком случае ты впустила его?
— Я же сказала — все это, — Джессика обвела рукой вокруг, — работает, только когда ты здесь. А он пришел и залез под скамейку еще засветло.
Карсон, подумалось Малколму. Просидевший на скамейке шесть дней, прежде чем его откопали… ну ладно, пусть два дня, дальше в парке уже никого не было из-за метели. Но неужели все эти два дня он оставался жив, неспособный пошевелиться, но продолжающий помимо воли генерировать стены собственной тюрьмы, а люди ходили мимо, попросту не замечая его? Как долго он прожил с крысой внутри?
Однако история с Брантом волновала Малколма еще больше.
— Но почему ты не остановила его потом? — возмущенно спросил он вслух. — Он же меня чуть не зарезал! Почему ты не сделала с ним… того же, что с другими?
— Это не так просто и быстро, Малколм, — покачала головой она. — Я не знала, что он собирается делать, и ничего не могла за считанные секунды. Очень хорошо, что ты справился сам. Теперь нам уже больше никто не помешает.
— Но откуда мне было знать, что полиция меня здесь не заметит? Ты не говорила, что эта ограда… так хорошо работает.
— Ты не спрашивал. А мог бы. И мне бы не пришлось сидеть тут одной всю неделю, тщетно ожидая тебя.
— Раньше не пришло в голову, а теперь… Мне ведь нужно было заснуть тут, чтобы спросить тебя! Точнее — чтобы быть уверенным в ответе. А как я мог узнать заранее, опасно это сейчас или нет?
— Ты мог бы больше доверять мне, Малколм, — печально произнесла Джессика. — Неужели ты думаешь, что я бы не предупредила тебя, что тебе нельзя оставаться здесь на всю ночь, если бы это было опасно?
— Но и ты могла бы больше доверять мне, — сердито сказал Малколм. — Совсем не обязательно было заставлять меня прийти сюда с помощью кровотечений!
— Кровотечений? — недоуменно переспросила Джессика.
— Ты хочешь сказать, что у меня болела голова и шла кровь из носа… не из-за тебя? Не потому, что ты на меня злилась?
— Нет, Малколм! — Джессика, казалось, была шокирована подобным предположением. — Как ты мог такое подумать! Я… очень скучала тут без тебя, но я бы не стала причинять тебе вред! Только не тебе!
— Да? — обрадовался он. — Прости, Джесс. Кажется, я становлюсь параноиком…
— Паранойя — это весьма серьезное хроническое заболевание, — заметила она строгим медицинским тоном. — Не стоит бросаться словами, если не имеешь в виду то, что они значат на самом деле.
«А может, это и не совпадение, — подумал меж тем Малколм. — Может, тут виновата не она, а я сам. Психосоматика. Самовнушение. Чувство вины за то, что я долго не прихожу к ней, и страх, что она накажет меня за это… Надо покончить со страхом и недомолвками, раз и навсегда!»
— Раз уж мы заговорили о доверии… и о словах… — произнес он поначалу не очень уверенно, но затем набрался твердости: — Я понимаю, Джесс, что больше всего ты боишься предательства. Что тебя уже предали сперва Макмердон, потом Карсон. Но ты ведь понимаешь, что я — не они. И то, что я хочу тебе сказать, вовсе не означает, что я хочу тебя бросить. Но… — и он принялся излагать ей свои идеи о бессмысленности клятв, и свободе как необходимом условии любви, которая не может держаться на принуждении, какие бы формы таковое ни принимало — страха или чувства долга, и о том, что такое принуждение на самом деле контрпродуктивно, то есть ведет к противоположному результату…
Джессика слушала его монолог, не перебивая, а когда он замолчал, спросила лишенным выражения голосом:
— То есть ты хочешь, чтобы я освободила тебя от обещания никогда меня не бросать?
— Да, — выдохнул Малколм и замер, не зная, что за этим последует.
— Хорошо, — ответила Джессика после крохотной паузы. — Было бы и в самом деле нелепо заставлять тебя быть со мной, если ты не хочешь.
— Я хочу! — торопливо возразил Малколм. («Вот так просто! Все оказалось так просто, и зря я психовал, наслушавшись Лайзу и Рика…») — Я имею в виду, что, как бы я ни хотел этого сейчас, глупо принимать на себя обязательства на всю оставшуюся вечность. С моей стороны, конечно, это было безответственно, тем более что я сам предпочитаю точность терминологии, но в тот момент…
— Я поняла, — перебила Джессика. — Не надо оправдываться, а то я подумаю, что ты и в самом деле собираешься бросить меня прямо сейчас. Давай лучше займемся чем-нибудь более интересным.
— Вторая часть «Хоббита»! — вспомнил Малколм, желая поскорее уйти от этой темы.
— Вот именно. Вот за это я действительно была зла на тебя, Малколм Мартинсон — показать мне первую часть и потом исчезнуть на неделю! — на сей раз она явно шутила, или, по крайней мере, пыталась это сделать.
Глядя, как Бильбо, пользуясь Кольцом всевластия, ускользает от эльфов, Малколм подумал: «Вот так и мы незаметны для патрулей. Хотя трудно поверить, что можно не заметить свет от монитора среди темноты ночного парка. Может, из машины на аллее не слышно звук, но свет должен быть заметен издали. Но если Джессика говорит…» Затем, однако, его мысли переключились на другие свойства Кольца, постепенно порабощающего своего обладателя и разрушающего его тело и личность. Малколму никогда не нравилась эта идея, когда могущественный артефакт провозглашался злом, который надлежит уничтожить вместо того, чтобы научиться контролировать. Он смотрел экранизации Толкина ради спецэффектов (ну и теперь — за компанию с Джессикой), совершенно не разделяя при этом идеологию автора.
Толкин был, по сути, антиинженером: машины и вообще что-то новое у него создавали только злодеи, а у положительных персонажей царил сплошной застой и, хуже того, регресс. Но сейчас Малколму вдруг подумалось, что воздействие Кольца весьма напоминает обычную наркоманию. И что, если — думал Малколм, уже практически не воспринимая происходящее на экране — и его отношения с Джессикой тоже своеобразный наркотик? Что, если ему потребуется проводить во сне с Джессикой все больше и больше времени? Что, может, и не будет напрягать, пока продолжительность светового дня сокращается, а вот весной… Карсон не дожил до весны, на его опыт не сошлешься. И головная боль и носовые кровотечения — лишь первые проявления ломки…
А может, даже не ломки, а болезни сродни химическому отравлению или радиоактивному поражению, прогрессирующей по мере накопления дозы. Действительно ли для живого безопасно общаться с мертвым? Эффект одной беседы, может, и не заметен, но когда это общение происходит постоянно… Кто и когда исследовал этот вопрос? Никто и никогда, разумеется. Кроме, может, чернокнижников из фолиантов Лайзы, но они шарлатаны. Во всяком случае, авторитетных источников на эту тему не существует.
А сама Джессика? Что, если ее «всевластие» действует на нее как раз так, как описано у Толкина? Постепенно превращая чудесную девушку в… назгула? Горлума? Она сказала, что ни за что не повредит Малколму. Ну да, ей не нужен второй Карсон. Карсона она покарала, когда тот был ей уже бесполезен, а Малколм ей пока что полезен, и она, конечно, постарается его не отпугивать. Она умная и сама все понимает про контрпродуктивность. Но где гарантия, что она сказала ему правду?