И главное — насколько она сама способна контролировать то, что делает? Малколму снова вспомнилась участь ее родных. «Я просто хотела быть с ними». «Я очень скучала тут без тебя». Найдите десять отличий. Найдите хоть одно… Что, если Лайза и Рик все-таки правы? Если Джессика — и тут уже даже не столь важно, вольно или невольно — убивает его своей любовью, в самом буквальном смысле?
Малколм скосил глаза на девушку, сидевшую справа от него. Та, хотя и продолжала следить за событиями на экране, поймала его взгляд и улыбнулась ему. Свет от экрана падал на ее лицо — в фильме как раз началась какая-то ярко освещенная сцена — и в этом свете Малколм заметил небольшое темное пятно на скуле у Джессики. Его первым побуждением было сказать ей, что она испачкалась, но он тут же сообразил, что как раз она нигде испачкаться не могла в принципе. Ему даже показалось, что он различает на поверхности этого пятна что-то вроде… плесени.
Малколм похолодел. Он вспомнил, что Лайза рассказывала о Карсоне. Какой он видел Джессику в их последние встречи.
Разложение.
Джессика поняла значение его взгляда, и ее улыбка сползла, превратившись в испуганную гримасу.
— Мое лицо? — спросила она. — Что-то не так с моим лицом?
— Н-нет, — выдавил из себя Малколм. «Это только мое собственное воображение. Это же мой сон! Мне нужно просто поверить, поверить, что с ее лицом все в порядке…» — Твое лицо, как всегда… — произнес он, но не смог заставить себя сказать «прекрасно».
Джессика закрыла лицо ладонями.
— Нет! — воскликнула она. — Только не опять!
— Джесс, — мягко произнес Малколм. — Это просто моя иллюзия. Дурацкая ассоциация из фильма, — он нажал кнопку на пульте, останавливая показ. — Ты тут ни при чем.
— Я же старалась дать тебе все! — она, казалось, не слушала. — Все, что ты мог пожелать! Чего у тебя никогда бы не было… там! Почему, Малколм? Разве нам не было хорошо вместе?
— Было, и… почему в прошедшем времени… — пробормотал он.
— Ты больше не любишь меня, — покачала головой она, не отнимая рук от лица. — Это верный признак.
Малколм растерянно смотрел на нее. Только что он думал об опасности — смертельной, а возможно, и хуже чем смертельной, исходящей от Джессики — и в ужасе глядел на первые признаки разложения на ее лице. Но сейчас, глядя на хрупкую девушку, в отчаянии прячущую лицо в ладонях, он снова чувствовал лишь горячее желание утешить, успокоить, защитить ее. Если он и испытывал в этот момент злость, то только на самого себя, который так расстроил ее и подвел.
— Джесс, ты неправильно все поняла… Это всего лишь стресс… я, ты понимаешь, боялся, что… кто-нибудь еще пострадает… но это вовсе не значит, что я…
— Я же освободила тебя от твоего обещания, — доносилось из-под ее ладоней. — Все, как ты хотел. Что не так? Что я еще могу сделать?
— Ничего, Джесс. Все в порядке. Все хорошо… — «Это самая большая ложь, какую люди говорят друг другу», тут же подумал он и поправился: — Все будет хорошо, — «А это — ложь № 2!»
Ему невольно захотелось успокаивающе обнять ее за плечи, он даже уже протянул руку — но в последний момент испуганно отдернул, вспомнив ее предупреждение: «Ты не должен прикасаться ко мне!» Он не знал, заметила ли она этот жест.
— У всех бывают… сложные моменты в отношениях, — продолжал он вслух, в то время как холодный критик в глубине его разума не унимался: «До чего пошлая фраза. Ты вычитал ее из женской колонки в газете?» — Это совсем не значит, что все кончено.
Джессика молчала. Она не всхлипывала (у Малколма мелькнула мысль, что она больше не может плакать, ведь это тоже физиология), но и не открывала лица.
— Нам надо… как-нибудь развеяться, — нерешительно произнес он. — Сменить обстановку…
— Достроить еще одну комнату? — осведомилась Джессика с грустной иронией.
— Жаль, конечно, что ты не можешь покинуть это место, — сконфуженно пробормотал Малколм, поняв, что ляпнул глупость.
— Но ты можешь, — возразила она, неожиданно ухватившись за эту мысль. — Тебе, наверное, скучно все время сидеть тут со мной. Давай, сходи прокатись, если хочешь. Или полетай на скейте. Или… хочешь что-нибудь еще? Чтобы к этому берегу подошла яхта, к примеру?
— Боюсь, это озеро маловато для прогулок на яхте, — усмехнулся Малколм, — к тому же я понятия не имею, как ей управлять. В смысле той, которая с парусами. Но на «Роллсе» я бы, пожалуй… только ты не обидишься, что я оставляю тебя здесь одну?
— Нет, конечно. В конце концов, зачем подарки, если ими не пользоваться?
Малколм вышел из дома (дверь наружу имелась в каждой комнате) и направился к автомобилю, который стоял уже не на траве, как поначалу, а на мощеной булыжником стоянке под стилизованным под старину фонарем — часть их с Джессикой благоустройства. В свете фонаря он внимательно осмотрел машину. У него были опасения, что он и здесь обнаружит пятна ржавчины или что похуже (по этой причине он не рискнул пользоваться летающим скейтом). Однако «Роллс-Ройс» все так же безупречно сиял хромом и полировкой и завелся с пол-оборота. Малколм включил фары (он уже разобрался, как это делать), нажал кнопку, открывающую ворота, и выкатился на усыпанную тонким белым песком подъездную дорожку (также отсутствовавшую в реальном мире), которая вела к опоясывающей озеро аллее.
«Вдоль дорожки тоже надо сделать подсветку, — подумалось ему. — Голубые плафоны на уровне земли. А лучше даже — меняющие цвет. А во дворе разбить клумбы, хватит уже с нас этой дикой природы. И парочку статуй, почему нет? А может, и фонтан, так, чтобы его хорошо было видно Джессике…» Он чувствовал себя солидным господином, выезжающим на собственном «Роллс-Ройсе» за ворота собственного особняка и спокойно, по-хозяйски размышляющим о дальнейшем обустройстве своего имения — и это чувство было чертовски приятным. И у него снова мелькнула мысль — а так ли плохо остаться здесь навсегда? В мире, где он может получить в буквальном смысле все, что способен вообразить, и где не надо больше беспокоиться ни о чем — ни об учебе, ни о работе, ни о деньгах, ни об экономических, политических и прочих кризисах и проблемах… Ни даже о собственном здоровье, старении и смерти. Остаться вечно молодым, как Джессика и вместе с ней. А что до всех прочих людей, то разве ему не хотелось всегда жить так, чтобы общаться с ними как можно меньше?
Но Малколм тут же напомнил себе, как опасно забывать про истинный смысл слова навсегда. Исследовать потусторонний мир было бы, наверное, не менее интересно, чем реальный — если бы он был столь же бесконечен и столь же объективен. Но если все, что здесь есть — это лишь продукты собственного воображения, то это приестся достаточно быстро. Даже сейчас они с Джессикой смотрят фильмы из мира живых и обсуждают происходящие или происходившие там события. А если этот источник новизны прекратится… И к тому же — если все это существует, лишь пока он видит это во сне, то что будет после его смерти? Не выйдет ли так, что все эти дома, машины и прочие воображаемые сокровища исчезнут, а он будет обречен вечно сидеть рядом с Джессикой, не имея возможности сдвинуться с места?
Малколм проехал половину пути вокруг озера, но на сей раз свернул направо, к выезду из парка. Теперь он должен был узнать, что там. Как далеко простирается этот мир.
Пустая парковка выглядела так же обычно, как и в реальности, но дальний ее край тонул в тумане, сквозь который, впрочем, еще можно было различить огни фонарей. Малколм сбросил скорость и поехал туда, где должна была начинаться улица, ведущая в сторону университета.
Поначалу он и впрямь видел фонари по бокам (правда, не мог различить очертания домов за ними), сырой асфальт в свете фар и даже ярко вспыхивающие желтые светоотражатели на разделительной полосе. Но туман становился все гуще, светлые пятна фонарей тускнели и расплывались в его мареве, и лучи фар вязли в сплошной клубящейся пелене уже в нескольких ярдах от капота.
«Мне нужно просто поверить, что его нет, — сказал себе Малколм. — Сейчас он развеется, и я увижу впереди широкое, прекрасно освещенное шоссе, уходящее к… сияющему городу на холме». Он постарался представить это себе как можно более отчетливо, но это не помогло.