Теперь, очевидно, покой мой навсегда утрачен. Ах, зачем только попался мне в руки проклятый этот “Влюбленный дьявол”! Немедленно же в продолжение этой ночи прочел я лучшие произведения, сюда относящиеся, как-то: “Фауста”, “Бесов”, “Восстание ангелов”, “Легенду о Великом Инквизиторе”, “Дон-Жуана”, “Эликсир Сатаны”, “Демона”, „Записки мистера Пиквика” и наконец “Подражание” Фомы Кемпийского. Но они нисколько меня не облегчили и не разуверили.
Современность, современник – пустое, бессмысленное слово. Для меня современно лишь то, что я люблю и понимаю: может быть именно Шекспир, Виллон или даже Рамзес который-то.
Уже нет “красоты”, еще нет “мистики” – вот когда страшнее всего жить.
Демон, Демон! И “жена, облеченная в Солнце”. Ах, не она ли – Тамара, так безысходно пленившая Демона? Где же разгадка? Где же спасенье? Но я найду тебя, синеглазая, мой светлый ангел».
На этом хаотические и явственно бредовые заметки неизвестного обрывались, и когда Генрих, вполне удовлетворенный, закрыл тетрадь, Тамара неудовлетворенно-мечтательно объявила:
– Влюбленный дьявол, да ведь это должно быть чертовски интересно, хотя и страшновато вначале. Я очень хотела бы взглянуть на этого молодого человека, если он на самом деле еще жив.
– Влюбленный дьявол, – скептически заметил Генрих, – это только заглавие неудачного романа малоизвестного французского романиста. А уж ты, глупенькая, бог весть что вообразила себе по этому поводу.
– Ну, а то, что женщину, которая сумела пленить самого Демона, звали Тамара, уж не осмелишься ли ты утверждать, что и это я только вообразила себе? – победоносно и насмешливо воскликнула «бывшая княжна», вслед за чем, с удивлением обнаружив, что шоколад Миньон исчерпан, она ласково, но с оттенком некоторой снисходительности устроилась на коленях у Генриха и, не спеша на этот раз разрешить ему то, что при других обстоятельствах он превосходно умел сам себе разрешать, сказала ему:
– Хотя я и глупенькая, но, очевидно, не слишком гордая, так как, несмотря на то, что ты совсем не Демон, однако пока еще не лишился любви своей Тамары.
– Тамара, которая названа в этой тетради, – примиряюще прошептал Генрих, – скорее всего была прелестной княжной, как и ты, но все же сомневаюсь, чтоб Демон пленился ею именно тогда, когда она выстукивала «отношения» на своем «ундервуде», как это случилось со мной и с тобой, бесценная моя Тамарочка.
5. Египетская ночь
Для меня, сказал он, женщина самая удивительная Клеопатра… Дело в том, что Клеопатра торговала своей красотой.
– Но вы не Клеопатра! – сказал бедный гусар, выпрямившись с достоинством. – Если б условием вашим было – смерть за одну ночь, торг между нами был бы излишен.
– Разве в этой ночи для вас все счастье? – задумчиво промолвила Джиадэ.
– Видит Бог, что до встречи с вами я посмел бы ответствовать словами поэта: «Счастье есть цель жизни, но я никогда не хлопотал о счастьи: я мог обойтись и без него».
– По-своему о счастьи заботилась и эта египетская царица, предстоящая вульгарному воображению в образе обыкновенной, хотя и крайне эксцентрической продажной женщины. Впрочем, если бы я и могла соперничать с Клеопатрой пылкостью воображения, я, прежде чем назначать, как делала она, столь необычайную цену за любовь, несомненно подумала бы о том, что любовнику, не верящему в будущую жизнь, подобная цена не должна казаться высокой: так как если отпадает вопрос о будущей жизни, то он, отказываясь от нескольких лет тоскливого земного существования ради одной ночи счастья, очевидно не остается в проигрыше.
И Клеопатра, требовавшая от своих любовников смерти после первой ночи, проведенной с нею, напрасно не приняла этого во внимание. Ведь надо полагать, что она не продавалась ни старым мужчинам, ни больным, между тем платонов Кефал, который, будучи молодым и здоровым, смеялся над рассказами поэтов о будущей жизни, а состарившись и сделавшись немощным, начал верить в их истинность, вовсе не является исключением. Обстоятельство это уже не раз давало повод поверхностным светским мыслителям заключать о неистинности религий, как прибежища преимущественно немощных. Грубейшая ошибка таких рассуждений в том, что хотя чаще именно старые люди, что даже естественно, верят в загробную жизнь, однако знание о ней, самое точное, не только вполне возможно, но в равной мере доступно юноше как и старцу.