Мне кажется, что «Комедь звенящая» написана языком балаганного деда. Такие примеры «игры слов» как: баптистская и баб тиская, спирит настырный и спирт нашатырный – я нахожу грубыми и пошлыми. Не могу согласиться с Вашим заявлением: «сатира крепко сколочена», «самостоятельно и ново по форме». Сатиры я не вижу в этой повести, но местами заметны попытки автора издеваться над вещами и явлениями, смысл которых едва ли понятен ему. Нового в этой повести – ничего нет, такие вещи писал в 80-х годах Миша Евстигнеев, человек бездарный.
«Джиадэ» мною получена и прочитана. На мой взгляд, это очень плохая книга.
Рукопись возвращаю[30].
Повседневность, наконец, властно вступает в свои права, нивелируя прошлое. Мир символизма еще мелькает иронической подкладкой в «Неистовом сценаристе»: на «интимном собрании людей искусства» в доме Бернардовых докладчик читает… доклад Вяч. Иванова, и сам дом кажется пародийным подобием ивановской «башни». Однако же знаменитая «башня» опрокинута здесь в советский быт, и великолепный дом о пятнадцати комнатах ждет разрушение и гибель. Поверх символистских тем пишутся не вариации, а безбашенная (Лугин порадовался бы каламбуру) пародия на советскую авантюрно-приключенскую прозу с международными интригами и заговорами, ловкими шпионами и мрачными «фашистами». (Бесплодные поиски этих «фашистов», к слову, близко напоминают финальные эпизоды «Мастера и Маргариты» М. Булгакова; «Джиадэ» вышла в начальный период работы Булгакова над романом). Пародия мало-помалу перерастает в откровенный абсурд: «Выяснилось, что задержанный – никакой не Артур, брат Кэтхен Бернардовой, и никакой не комсомолец, а просто пятидесятисемилетний и только специально омоложенный в бывшем гинекологическом институте, что на Песках, личный адъютант великого князя Николая Николаевича, продавшийся английскому генштабу и прибывший в Советскую Россию, где ему удалось втереться в комсомол, с прямым заданием выкрасть у товарища Раковского письмо, полученное им в начале повести от Понсонби». И все громче звучат зловещие нотки:
По распоряжению из центра одновременно были также на всякий случай произведены аресты среди лиц, частью подозрительных отсутствием у них определенных занятий, частью внушавших подозрение как раз чрезмерным усердием <…> Вскоре же властям удалось раскрыть и ликвидировать новый контрреволюционный заговор. Обнаружить его помогла простая случайность, вернее, совершенное легкомыслие заговорщиков. Наблюдение, установленное за обитателями одной ленинградской квартиры, открыло там в одну из лунных ночей многолюдную пирушку, где собралось общество прекрасно одетых людей, большая часть которых оказалась бывшими. Конечно, пили, одним словом, всячески веселились и под конец стали танцевать чарльстон. Тут их и накрыли.
Книга Лугина, как известно, подверглась критическому разгрому, а затем была изъята из библиотек и торговой сети. Объясняя причины цензурного запрета, А. В. Блюм пишет:
часто упоминаются и цитируются Вл. Соловьев, Шопенгауэр и другие «несозвучные эпохе» авторы. Пародийно «цитируется» Троцкий: «.на вечере смычки съезда ветеринарных работников громогласно оглашено было замечание Троцкого, что “наш советский поросенок является очень хорошим дипломатом на мировом рынке”» (с. 79).
Среди действующих лиц – режиссер Сергей Эмильевич (явная контаминация имени Сергея Эйзенштейна и отчества Всеволода Мейерхольда), ставящий в театре античную трагедию в сопровождении акробатических трюков – прозрачный намек на «биомеханику» и другие новации Вс. Мейерхольда, имя которого подлежало запрету. Издевательски пародийно звучало и его разъяснение актерам, высказавшим недоумение по этому поводу: «И скажем прямо: искусство наше должно быть классовым, пролетарским, ибо эпоха властно требует от нас жертв, а также трюков» (с.112). Заходит речь в романе Лугина о массовых «арестах древних старушек, заподозренных в причастности к антисоветскому заговору», о ссылках в монастыри («смертельное место для содержащихся там заключенных» – несомненно, подразумеваются Соловки), фигурирует некий «товарищ Дьяконов, старший секретарь самого главного комиссара, ведающего заточениями в монастыри» (с.148), и т. п.[31]
30
Письма М. Горького начинающим литераторам. Публ. Н. Н. Примочкиной // Литературная учеба. 1987, № 2. Эта переписка «А. Лугина» с Горьким рассматривается в указанной выше статье И. Е. Лощилова; см. также комментарии.