И вот смотрел себе в прицел наш парень, наблюдал и вдруг с отчетливой ясностью представил себе, что так, как сейчас омоновцы с чеченкой, кто-то мог бы поступить и с его ненаглядной. И, крякнув смущенно, решил для себя: «Ладно… Ежели по животу бить станут или, не дай боже, драть пристроятся – шумну. Не хрен баловать, вояки фуевы…»
Однако вмешательство не потребовалось. Закончив обыск, омоновцы отдали чеченке верхнюю одежду и вернулись к деду, который к тому моменту успел несколько прийти в себя и подняться на ноги. О чем они разговаривали, Антон, сами понимаете, слышать не мог, но по тому, как энергично Колян размахивал перед носом у старика изъятым ножом и производил отмашки в сторону райцентра, легко можно было догадаться, о чем идет речь. Деда наверняка стращали сказочной перспективой провести ближайшие тридцать суток на «фильтре» за сопротивление сотрудникам при личном досмотре и незаконное ношение холодного оружия. Разумеется, имело место форменное придирательство и нездоровый кураж властей предержащих: все до единого чеченские мужики таскают с собой ножи – бзик у их такой, понимаешь ли, так что можно сразу выводить всю Ичкерию мужеска пола на дорогу и строевым шагом конвоировать на «фильтр». А сопротивление – вполне нормальная реакция на хамское обращение с беременной дамой. Антон, искушенный в подобных вопросах, ожидал, что дед, еще не совсем оправившийся от удара, пошлет нахалов подальше и укатит восвояси. Но старик то ли воспринял все всерьез, то ли решил просто не испытывать судьбу, но в итоге полез в папаху, поковырялся, достал что-то и протянул Коляну.
– Взятка при исполнении, – прокомментировал Антон. – Если ничего не изменилось за последние три года, статья 290, часть четвертая – с вымогательством. Нехорошо! А папаху, между прочим, плохо досмотрели – не обнаружили ничего…
Получив мзду, Колян с подручными тотчас же утратили интерес к чеченским гражданам и вернулись к «притертому», который уже устал зазывно махать рукой и потрясать шампуром с шашлыком, намекая, что все готово и давно пора бросить к чертовой матери этих неурочно свалившихся на их головы «чехов».
– Ну и ладушки, – резюмировал Антон, проводив взглядом удаляющуюся к опушке леса чеченскую «таблетку». – Теперь можно и картошки поесть – как раз пропеклась… А ну, обормоты, – к машине! Если вы прямо сейчас начнете укладывать дрова в прицеп, я не буду иметь ничего против. А кто начнет задавать дурные вопросы, тот домой пешком пойдет…
– Нуу-у-у! – обиженно протянул Сашко. – Прям и не спроси…
– А тут и пешедралом недалече, – рассудительно заметил Серьга, надевая верхонки и направляясь к куче дров. – А чо там было-то? Крик какой-то был… Ась?
– А ничего особенного, – прошамкал Антон с набитым ртом, поедая ароматную пропеченную картошку – не чищенную, а просто разломанную на четверти – и запивая ее остатками молока. – М-м-м – прелесть! Вот ведь опыт-то – это вам не сырую, горелую жрать, тут торопиться нельзя…
– Так чо тама? – нетерпеливо напомнил Серьга.
– «Духи» на «таблетке» – как я и говорил, – равнодушно ответил Антон. – Полтора десятка. Омоновцев наших прижучили: троих завалили, двоих живьем взяли. Сейчас пытают.
– Да ну!!! – в один голос воскликнули казачата и, переглянувшись, синхронно хмыкнули, явно выражая недоверие к такой неправдоподобной сказке, состряпанной на скорую руку.
– А чо тада стрельботни не было? – хитро прищурился Серьга, а практичный Сашко тут же решил развенчать батькину трепологию: – А дай карабин – гляну?
– А неча глазеть, – в тон ответствовал Антон. – Нас оттуда не видно, вот и не высовывайтесь. Давай – марш, марш работать. Надо побыстрее укладываться да сваливать отсюда. А то «духи» доедят шашлык, тех двоих допросят, расстреляют и сюда попрутся. Можем не успеть…
Со стороны брода раздался отчаянный крик, затем сочной трещоткой шарахнула длинная очередь – в полмагазина, не меньше.
Лица мальчишек от удивления вытянулись – разинув рты, они уставились на Антона.
– Сам не понял… – растерянно пробормотал Антон, чувствуя, как в груди нехорошо заныло: ох и не похоже это на идиотские шалости, только присели хлопцы, не успели еще укушаться до потребной кондиции!
– А ну – сели, где стоите – сейчас посмотрю, – бросил пацанам, подхватывая карабин и ползком взбираясь на пресловутый штабель.
Пока лез да пристраивался поудобнее с оптикой, от брода еще дважды стрекотнуло: короткие бестолковые очереди почти без промежутка – кто-то то ли для острастки палил в воздух, то ли на ходу огрызался назад, не целясь.
– Ох ты, как нехорошо! – огорченно выдохнул Антон, наскоро обозрев перспективу. – Вояки фуевы, мать вашу!
«Площадка для пикника» представляла собой удручающее зрелище. До недавнего времени (а конкретнее – до перехода федеральных сил через Терек) литовские станичники выставляли здесь дозор: нагромождение камней, густые кусты, некоторая приподнятость над берегом – очень удобное место для наряда, любой, кто рискнул бы преодолеть брод, неизбежно попадал в сектор кинжального огня засевших за камнями казаков. Как раз та позиция, о которой говорят: посади толкового пулеметчика с группой прикрытия, полдня будет батальон держать.
Так вот, это распрекрасное местечко уникально защищенным и прикрытым было лишь со стороны супостата. На нашем же берегу, сразу за камнями, простиралась утыканная чахлыми кустиками лужайка. Аккурат до самой опушки леса, который отстоял от позиции метрах в трехстах. Нет, упрекать казаков в легкомыслии и недальновидности не стоит: на самой позиции были вырыты окопы полного профиля, надежно укрывавшие нарядчиков в том случае, если бы враг изловчился вдруг переправиться в другом месте и обойти дозор с тыла. Но окопы давненько никто не обслуживал по причине отсутствия надобности, бруствер смыло осадками на дно, и теперь там зияли неглубокие рытвины, полные жидкой грязи.
В этой грязи, увязнув в буквальном смысле по грудь, сидели двое «старожилов» – «притертый» и его водила. На лужайке, рядом с костром, лежали двое новичков – судя по габаритам, Колян и один из его подручных.
Колян признаков жизни не подавал, а подручный скреб землю руками и характерно подтягивал колени к груди, как это обычно делает человек, получивший пулю в живот.
Третий активно боролся за жизнь – волоча автомат по грязи, он неровными рывками полз к окопам, уткнув голову в землю и судорожно вскидывая руками. От штабеля до брода было немногим более полукилометра, и Антон не мог рассмотреть в прицел, тянется ли за третьим кровавый след, но по манере движения было очевидно, что боец серьезно ранен. И хотя костер с мангалом и окопы разделяло всего лишь два десятка метров, надежды на то, что третий успеет доползти, было очень мало…
– Раз… Два… Три… – насчитал Антон характерные шлепки-всплески в грязи, догонявшие ползущего, и, не выдержав, воскликнул: – Да прикройте же вы, мать вашу!
Увы, насчет «прикрыть» дела обстояли из рук вон. Враг работал откуда-то с опушки, держал лужайку под полным контролем и – ввиду использования ПББС[10] либо какой-нибудь прибамбасины аналогичного свойства – был невидим и неслышим для засевших в окопе «старожилов». Кроме того, с точки зрения нормального индивида, который превыше всего ценит свою жизнь и не успел в полной мере заразиться неизлечимой бациллой боевого братства, «старожилы» все делали правильно. Товарищество – это, конечно, сильно звучит… Но высунешь башку из окопа, тебе ее тут же и продырявят. Лучше уж в грязи полежать – несколько некомфортно и непочетно, но относительно безопасно.