А и было чему подивиться – не каждому мужику доводится в жизни своими глазами наблюдать, как лезет дите на свет божий. Мы же, мужики, только туда горазды, а насчет обратно – избави боже, не царское это дело, в таких потугах соучаствовать!
– Лезет! – ошеломленно прошептал Антон. – Лезет!
Совет салаги – «акушера» оказался весьма кстати: едва роженица оказалась ближе к двери и смогла максимально развести бедра, как из ее многострадальных недр полезла в этот мир головка, покрытая осклизлой кровавой пленкой.
– Ххха-рррр… – задушенно захрипела чеченка – из-под правой руки, закрывавшей рану, вспенилась бордовая кипень в сгустках, прострел самостоятельно испустил клокочущий выдох… Головка остановилась на полпути, тело роженицы застыло каменной глыбой, замерло в статичном усилии.
– Не сможет! – нервно крикнул Антон. – Никак не выходит! Легкое пробито, а тут же тужиться надо… Ох, мать твою… Че делать, акушер?!
– А хрен его знает, – легкомысленно бросил салага. – У нас нормально все лезло. Даже и не знаю…
– Можно попробовать подавить сверху вниз, – встрял «притертый» и, оглянувшись, сообщил с заметным облегчением: – А вон ваши метутся. Может, у них там доктор есть какой-никакой? Мне бы тоже не помешало…
– Какой, в задницу, доктор! – с отчаянием в голосе воскликнул Антон, памятуя о том, что, помимо безнадежного коновала Бурлакова, в станице сроду не было ни одного приличного врача. – Она умирает! Она щас сдохнет и… и это вот так останется!
– Ну, тогда дави, – настоял на своем «притертый». – Я слыхал, так делают, когда не идет. С-под груди начинай и аккуратно по параллели – вниз. И дырку неплохо было бы прижать. Ты давай дави, а я рану зажму, – и поковылял вокруг кабины к водительской двери.
«Притертый», кряхтя и охая, вскарабкался на водительское место и припечатал своей ручищей ладонь чеченки к ране. Антон сцепил руки в замок, прижал живот роженицы под грудью и медленно стал подаваться назад, словно собирался вытащить вздутый живот прочь из кабины отдельно от остального тела женщины.
Впавшая было в беспамятство чеченка, учуяв каким-то шестым чувством, что ей помогают, с грехом пополам набрала в пробитую грудь воздуха и напряглась в последнем неимоверном усилии, сжимая левый кулачок до мертвенной белизны костяшек и насквозь прокусывая неловко угодивший меж зубов кончик языка.
– Лезет! – заорал Антон, ощутив, что плод покидает тело матери. – Лезет, еб вашу мать!!! Лезет, бля!!! Давай, милая, давай… Ох-ххх… Все, что ли?!
«Милая» дала. Предсмертной конвульсией дернулись в мощном импульсе мышцы таза, дитя вывалилось в подставленные ладони Антона – и тут же каменно напряженные лодыжки женщины обмякли, безвольно соскальзывая вниз.
– Готова, – огорченно констатировал «притертый». – В смысле, совсем. Конечно, с пробитым легким так тужиться… А смотри – пацан. Вон, писюн видать…
– Оно не дышит, – пробормотал Антон, растерянно покачивая в руках осклизлый комок синевато-багровой плоти и рассматривая пуповину, тянувшуюся неэстетичной кишкой от этой плоти в недра мертвой матери. На гомон спешивающихся казаков, направлявшихся от притормозивших чуть выше машин к месту происшествия, он не обратил решительно никакого внимания. – Оно это – того… Че делать-то, акушер?!
– Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! – пробасил подоспевший атаман с автоматом на изготовку. – И че вы тут, нах, устроили?!
– Погоди!!! – яростно крикнул Антон. – Не видишь, что ли?! Я убил его мать! Ты понял? А теперь оно – того… Оно же орать должно… Че делать, акушер?!
– Отсосать надо, – угрюмо буркнул атаман, окидывая местность мимолетным взором и понимающе сводя лохматые брови на переносице. – Да-а, вот это, нах, тебя угораздило, бляха-муха…
– Чего надо? – непонимающе уставился Антон на шурина. – Не понял?!
– Не орет, нах, потому что забито у него все, – пояснил атаман. – Нос, рот… Отсосать надо. Да чо ты, нах, его так держишь! Ты его еблищем вниз разверни!
Антон неловко развернул дитя лицом вниз, не раздумывая присосался к носоглотке и в три приема удалил забившую дыхательные пути слизь, сплевывая на дорогу – о брезгливости в тот момент он как-то не думал.
– А теперь – поджопник, – поощрительно крякнул атаман. – Давай, давай!
Антон сочно шлепнул по сморщенной дряблой заднице ребенка, примерился было дать еще шлепок… Дитя всхрапнуло, заглатывая первую порцию воздуха, сипло заперхало и огласило окрестности молодецким взвизгом.
– Во! – одобрительно крякнул атаман, доставая нож и перерезая пуповину. Затем ловким движением – будто всю жизнь только этим и занимался, завязал пупок под самый корень. – Одним чеченом больше… И чо ты с ним собираешься делать?
– У Татьяны молоко… Ну, кормит же она, – сбивчиво пробормотал Антон, ощущая вдруг во всем теле внезапно навалившуюся безмерную усталость. – Или в райцентр… А там видно будет…
– Совсем сдурел? – вскинулся атаман. – Чечена в дом взять? Тебя чо, нах, – по башке треснули, нах?! Не, ты гля на него – гинеколог фуев! Те зеркало поднести? Рожа светится, нах, будто сам родил!
Антон пожал плечами, удивляясь сам себе. Конечно, ситуация более чем странная. Пес войны, с задубевшей от своей и вражьей крови шкурой, умудрившийся выжить в непрерывной пятилетней бойне и отправивший на тот свет не один десяток супостатов… дал жизнь сыну врага. И бормочет что-то насчет взять в дом… Чушь какая-то! Но может ли кто из его боевых братьев похвастаться, что когда-либо был в таком положении? Нет, разумеется! Война – не роддом, смотри выше. И кто его знает, как повел бы себя сам атаман, окажись он на месте своего примака…
– Ладно, ладно, – примирительно буркнул Антон. – Разберемся как-нибудь… – и мотнул головой в сторону «притертого», так и оставшегося на водительском месте в «таблетке»: – Кстати, братишка, вот он, твой снайпер. Эта баба по вам и стреляла.
– Что-о?! – будто ударенный током дернулся «притертый» – вперился в спасителя горящим взором. – Баба?! Ах ты ж… А ты… Ты что ж раньше-то…
– Ну, извини, братишка. Извини… – Антон отвел взгляд, неловко передернул плечами. – Чего уж теперь-то… Вон – готова…
Глава 4
Скандал в благородном семействе
Если куньк в голове – медицина бессильна.
Итак, поехал наш таежник потомственный налево. Нехорошо, конечно, неприлично… Однако не спешите осуждать либо злорадствовать, давайте, пока наш сибирячок перемещается по маршруту, мельком глянем, как это он докатился до жизни такой.
Начинал Саша в полном смысле с нуля. В 1982 году товарищ Кочергин А. Е. окончил НИИЖТ (Новосибирский институт инженеров железнодорожного транспорта) с синим дипломом – на пятерки учиться, это каким же занудой нужно быть!
Практику проходил в Тайшете, а по распределению угодил… в Москву. Да-да, то были еще те времена, когда для широкой публики, не отягощенной протекторатом сильных людей, существовала некая видимость хаотичного распределения после окончания вуза по принципу «куда пошлют»: шустрый москвич мог попасть на Амур, а тундролюбивый оленестеб чукча – в Киев.
Скудной зарплатой инженера депо Москва-Сортировочная Саша не удовольствовался: молод был, охоч до всяких земных слабостей, да и здоровьем недюжинным бог наградил – не падал от усталости после трудового дня в депо. Подрабатывать грузчиком на родной станции было как-то неприлично – инженер-путеец как-никак, техническая интеллигенция и все такое прочее. Осмотревшись по сторонам и приладившись к столичной жизни, Саша перебрал несколько видов побочного заработка и устроился в ночную смену оператором на АЗС. Получалось вполне приемлемо – через двое на третьи сутки ночь не спал, зато имел почти в два раза больше, чем на путях, – с учетом «приварка» за счетчики.
Вот там-то, на АЗС, Саша и познакомился с Ириной. Сами понимаете, юность – пора безрассудств и непредусмотренных регламентом развлечений. Какой-то очередной воздыхатель катал девушку по ночной столице, зарулил на АЗС заправиться, а затем, не удосужившись даже отъехать на приличное расстояние, решил на скорую руку поскрипеть задним сиденьем в целях заполучения мимолетного оргазма. То ли данный товарищ сверх меры под градусом был, то ли имел на сей счет свое особое мнение – но ситуацию оценил неверно, сочтя подругу готовой соучаствовать в кратковременно потном сплетении тел (а духота имела место, июль месяц, небо в тучах – вот-вот дождь хлынет). Не готова была подруга – до истошного визга и криков о помощи.