— А твой муж?
— Ему придётся с этим смириться. Но с Виктором я разберусь, когда он прилетит на Холли. Сейчас же важно вернуть себе власть. Впрочем, я уже это сделала.
На площади собирались люди. Все хотели выразить почтение и уважение госпоже Юнико, восседающей на возвышении на помосте. Рядом с ней находился Барт. Её друг и соратник. Глава стоял. Иначе и нельзя: сидеть в подобной ситуации могут только члены правящей семьи.
На площадку перед помостом стащили тела, которые просила Джилл. Госпожа спустилась и осмотрела всех.
— Дайте им противоядие. — скомандовала она.
Слуги выполнили указание. Веста и остальные сектанты начали приходить в себя. Быстро сообразив, что дело пахнет жареным, бывшие судьи принялись что-то блеять о пощаде. Джилл приказала им заткнуться. А особо разговорчивым зарядили по морде верные Юнико солдаты. Как только тишина была восстановлена, Джилл обратилась к кормилице.
— Ну что, — подошла Джилл к Весте и смотрела на неё сверху вниз, так как даму поставили на колени, — кто из нас перевоспитался? Кто теперь умоляет о прощении?
— Ты можешь делать со мной всё, что хочешь, — монотонным голосом заявила Веста. — Я не откажусь ни от своих принципов, ни от убеждений.
— Каких ещё убеждений? — огрызнулась Джилл. — Поднимать руку на господ — это твои убеждения? Ты знаешь, какое наказание полагается за подобное преступление? А? — Джилл пнула бабку сапогом в плечо, но та осталась на месте, лишь немного качнулась. Глядела в одну точку перед собой, не реагируя на обращённую к ней речь. — Молчишь? Так я тебе расскажу. Один из судей, тот, который сидел тогда за столом, и которого сейчас здесь нет, поведал мне перед смертью, что любой простолюдин, поднявший руку на аристократа, повинен смерти. Он это сказал и сразу умер. Я проткнула ему глаз иглой. Длинной такой. Дед сразу коники отбросил. Хочешь, и с тобой так поступим?
Джилл ещё раз её пнула, но Веста продолжала глядеть в одну точку. Ещё начала шептать что-то себе под нос.
— Госпожа, помилуйте, не убивайте! — снова принялись вопить остальные пленники.
— Не убивать, значит? — её глаза горели нездоровым злобным блеском. — Хорошо. Вас убьёт огонь. Вас запихнут в горящий дом живыми и вы почувствуете всю прелесть ощущений. Как вам? Хорошо я придумала? — сказала она и захохотала.
Пленники принялись вопить, но Джилл их не слушала. Она подошла к сектанту, находящемуся чуть в стороне. Мужчина в коричневом балахоне неподвижно стоял на коленях, что-то шептал себе под нос и смотрел не отрываясь в одну точку. Прям как Веста. Видать, настоящий фанатик. Бредом, проповедуемым Орденом, до костей пропитался.
— Что ж с тобой делать? — склонилась к фанатику Джилл. — Разговаривать, я смотрю, с тобой бесполезно. Да и не нужно. Ты, когда решился хлестать меня, подписал себе приговор. Пеняй теперь на себя. Эх… — картинно вздохнула она. — Хотелось бы тебя помучить подольше, попытать, но, вот незадача! Я, помнится, обещала оторвать тебе голову. А обещания надо выполнять, — улыбнулась она и нежно провела рукой по его щеке.
Затем Джилл сняла с пояса пистолет, настроила и выстрелила в сектанта. Заряд вышел мощный, и голова палача буквально разлетелась на куски. Зрители, то есть народ, собравшийся на площади, взвыл от ликования. Всё-таки кровавые зрелища популярнее любых других.
— Всё ли готово в зале суда? — спросила хозяйка у служащих.
— Да, госпожа, — с поклоном ответил один из них. — Всех собрали, всё подготовили. Ждём ваших распоряжений.
— Тогда сейчас ещё этих живьём туда запихнем, — злобно растягивалась она каждое слово, имея в виду судий. — и начнём. Тащите их!
Стражники схватили пленных и потянули в зал суда. Те начали сопротивляться, вопить не своим голосом. Всё-таки гореть заживо никто не хочет. Джилл упивалась этими криками, наслаждалась. Душераздирающие вопли ласкали её слух. Но, в какой-то момент она увидела себя со стороны и ужаснулась. Расправиться с врагами — это одно. Но мучить людей, пусть даже таких…
— Стойте! — скомандовала она. Подошла к пленникам и просто выстрелила в каждого из них из пистолета. Тела бездыханными трупами повалились на снег. Она хотела выстрелить и в Весту, но рука дрогнула. Перед девушкой вдруг возникла картина той ночи, когда она мёрзла в камере, а кормилица пришла её навестить. Джилл вспомнила те скупые слезы, блестевшие на щеках Весты, когда она вспоминала сына.