Наша следующая встреча. Жаркий летний день, Джим Джармуш сидит на крыше своего дома в свете вечернего солнца. Мы поднялись наверх, потому что в квартире нас может отвлечь неожиданный телефонный звонок. Он сидит на самом краю, а я осторожно прикрепляю ему к рубашке микрофон. Он курит и рассказывает мне о Сьюзен:
— Не знаю, почему она не позаботилась об этом. Она слишком волнуется. Даже не предупредила меня заранее. С другой стороны... — (Джармуш всегда ставит себя на место другого) — я тоже не подарок. К ней приходят толпы людей с просьбой об интервью, а я просто не хочу этим заниматься. — Он отказался фотографироваться на фоне дорогого ресторана каджунской кухни[16]. — Никогда бы не пошел сюда обедать.
С улицы доносится вой сирен, в небе слышится гул пролетающего самолета. Джим смотрит по сторонам.
— Принести вам стул? Наверное, я должен принести... стул.
(Внизу, в квартире, он сказал: «Пойду принесу что-нибудь... выпить». Спустя некоторое время он вернулся и озадаченно произнес: «Ничего не нашел».)
Ничего страшного, успокаиваю я его и сажусь рядом с ним на лист толя. Сразу ощущаю, как нагрелась от солнца крыша, и умудряюсь запачкать свой ботинок смолой. Я одобрительно смотрю на Джима, с головы до ног одетого в черное, — выглядит он неуверенно.
Это наша вторая встреча. Мы беседуем об искусстве.
О черно-белом кино:
— Большинство людей, которым я предлагал сотрудничать, говорили: «Хорошо, мы согласны, но фильм должен быть цветным, иначе мы не сможем выпустить его на видео». Они сами придумывают себе какие-то нелепые ограничения. Но все это только еще больше утвердило меня в мысли снять черно-белый фильм! Недавно я поспорил с одним знакомым, одним из немногих клип-мейкеров, кого я действительно уважаю; он начал разглагольствовать о том, что черно-белое кино осталось в прошлом и сейчас как раз мода на ретро, — для меня это не аргумент. Это все равно что сказать, что имеет смысл заниматься только новым. Это ерунда. Повествовательное кино было и раньше, а первые сценарии для роуд-муви писал еще Гомер! Даже дадаисты...
О работе с актерами во время съемок фильма «Вне закона»:
— Здесь был очень тонкий момент. Им было непросто сниматься в моем фильме. Они постоянно требовали от меня, чтобы я придал их персонажам больше индивидуальности, чтобы они были не похожи друг на друга. А на самом деле я, ну, скажем, обманывал их. Делал вид, что выполняю их просьбы, а на самом деле мне очень не хотелось, чтобы персонажи сильно отличались друг от друга... В этом фильме мне не нужно было, чтобы Джон Лури или Том Уэйтс задумывались о развитии характера своих персонажей. Кстати, именно поэтому мы снимали не в той последовательности, в какой сцены появляются в фильме. Я не говорю, что обманывал актеров, но, знаете, есть вещи, о которых актеры должны иметь представление, а есть то, о чем им знать не следует.
О сцене ближе к концу фильма:
— Робби мастерски поставил свет, он заставил нас ощутить утреннюю атмосферу, когда ты только что проснулся, завтракаешь, болтаешь с друзьями. И Николетта — она ведь итальянка — тоже привносит особую атмосферу: эти яйца в маленьких рюмочках, свежий эспрессо... Еще мне очень нравится сцена с танцами. Я бы хотел, чтобы в каждом моем фильме были танцы. В этой картине нет эротических сцен, и именно в танце выражается чувственность героев. А для моей концепции фильма это лучше. Мне очень нравится песня, под которую танцуют Роберто и Николетта, нравится, как они двигаются. Николетта на экране просто сияет.
Когда Джармуш отвечает на вопрос, то вначале колеблется, потом несколько раз пытается начать фразу и останавливается, подыскивая верные слова. Затем довольно долго излагает свою точку зрения. В конце монолога, подводя итог сказанному, еще раз повторяет основную мысль. И внезапно умолкает. Воцаряется тишина. Нисколько не тяготясь возникшей паузой, с невозмутимым видом Джармуш ждет следующего вопроса, и может ждать очень долго, не нарушая молчания.
— Я чувствую, — говорит Джим, — что не могу до конца выразить словами свои мысли. В моих фильмах, в сценариях, которые я пишу, — там очень короткие диалоги, и часто — а вообще-то, всегда — моим героям трудно общаться друг с другом. Мне нравится речь, нравится слушать, как люди говорят, как они о чем-то умалчивают. Я люблю, когда люди немногословны... Но мои мысли, они не... я не очень люблю разговоры... Говорить о вещах очень личных мне тоже не нравится. Это напоминает мне сеанс психоанализа. Там подобные разговоры уместнее, чем в интервью... Вообще, порой очень сложно понять, даешь ли ты интервью, или на самом деле разговариваешь с кем-то, или же ты разговариваешь с прессой, а может быть, с людьми, которые прочтут это интервью... Это меня смущает, порой я просто в замешательстве... Так что единственный выход для меня — вообще не давать интервью! — Он горько усмехается.
16
Каджуны — этническая группа, ныне компактно проживающая в Луизиане; основу группы составляют выходцы из Франции, изначально поселившиеся в Акадии (на побережье Ньюфаундленда) и изгнанные оттуда в ходе колониальной войны между Великобританией и Францией, которая велась на территории нынешней Канады в 1755–1763 гг. Этническая группа сформировалась в результате смешения французских переселенцев с выходцами из Испании, Германии и др. стран. Особую известность принесла каджунам национальная кухня, основу которой составляет дичь, рыба, рис, свежие овощи, щедро приправленные разнообразными специями.