«Наверное, Курт повёз вещи чинить к жестянщику. Кофейник ещё при мне нуждался в починке», — соображал Краус, с нежностью разглядывая вещи на тележке. Он так углубился в это разглядывание, что не сразу обратил внимание на поведение собаки. А с собакой делалось что-то странное.
Едва выбежав и понюхав воздух, Вольф вдруг завизжал, кубарем скатился с крыльца и понёсся к забору. За ним, подпрыгивая и кренясь, полетела тележка. Кофейник тут же вывалился.
— Вольф, что с тобой? Назад, Вольф! — закричал мальчик.
Но Вольф точно оглох. Он был уже возле калитки и прыгал как бешеный, стараясь открыть её или перепрыгнуть через забор. Ему мешала тележка. Он повалил её набок, чтобы высвободиться из упряжки. Это ему не удавалось, и он всё больше неистовствовал.
— Вольф, на место! Вольф, назад! — повторял Курт, вертясь вокруг собаки и норовя схватить её за ошейник.
Но Вольфу уже удалось открыть калитку. Не обращая внимания на тележку, которая била его по ногам, он бросился вдогонку идущему по улице прохожему.
— Вольф, не сметь! Вольф, ко мне! — вне себя от испуга кричал Курт.
Сейчас Вольф накинется на этого прохожего, напугает его до полусмерти, как напугал на днях американца, и тогда не оберёшься неприятностей? А у мамы и так достаточно горя…
Курт выхватил палку из ветхого забора и кинулся вслед за собакой. На помощь ему уже бежали полицейский и два солдата из американского патруля. Крик мальчика и лай собаки взбудоражили улицу. Из окон выглядывали любопытные.
Задыхающийся от волнения Курт настиг собаку, когда она уже набросилась на прохожего. Вольф бесновался и прыгал, норовя достать до самого его лица.
— Палкой! Ударь собаку палкой! Сильнее! — кричали на бегу полицейский и солдаты.
Курт замахнулся, хотел ударить Вольфа, отогнать его — и вдруг палка выпала у него из рук, и он остолбенело уставился на прохожего.
Он увидел, что Вольф беснуется не от злобы, не от желания напасть на врага, а от восторга. Не укусить он хочет, а лизнуть прохожего в самое лицо. И воет он не от свирепости, а от радости, от счастья и бросается на прохожего в неистовой собачьей преданности.
Курт задрожал. Только одного человека на свете встречал так Вольф. Только одному выказывал так бурно свою любовь и преданность.
Мальчик во все глаза смотрел на незнакомца. Нет, конечно, он ошибся… И Вольф тоже обознался… Бледное, чужое лицо с усами… Сутулая спина… У папы была совсем прямая, молодая спина и никогда не было усов…
Но в то мгновение, когда Курт оттаскивал собаку от незнакомца и собирался вежливо извиниться, он вдруг увидел карие глаза и улыбку, которую так хорошо помнил.
— Папа! — чуть не вскрикнув, прошептал мальчик.
— Курт, дорогой… — донёсся еле слышный ответ.
Краус сделал короткий, едва уловимый жест, и Курт мгновенно понял: показывать, что он узнал отца, — нельзя. Рядом — враги.
Мальчик торопливо схватил Вольфа за ошейник и оттащил его. И во-время: отовсюду уже сбегались любопытные. И, конечно, одним из первых прибежал вечный неприятель Курта — Мориц, сын их новой соседки — фрау Зейде. Мориц пролез вперёд и стал перед Куртом, выпятив щуплую грудь.
— Ага, я всегда говорил, что твой Вольф — вредная, злющая собака! — с торжеством заявил он, так, чтобы все слышали. — Он всегда рвёт мне штаны…
— Ты сам их рвёшь, а сваливаешь на Вольфа, чтоб тебе не доставалось от матери! — с возмущением пробормотал Курт. Даже в эту минуту он не позволил оболгать Вольфа.
Запыхавшиеся полицейский и два американца-патрульных протиснулись сквозь толпу.
— Собака укусила вас? Желаете написать жалобу на владельцев? — обратился полицейский к Краусу.
Краус быстро обдумывал положение. Отказаться от жалобы — это покажется подозрительным: все видели, как собака на него набросилась. А писать жалобу — значит, надо назвать себя, сообщить свой адрес, показать документы, которых у него не было.
Пока он раздумывал об этом, делая вид, что осматривает искусанную руку, толпа расступилась, пропуская вперёд худенькую ясноглазую женщину.
— Курт, мальчик, что случилось? — тревожно спрашивала она, ещё не видя ни сына, ни мужа.
Соседи успели уже сообщить Марте, что Вольф искусал прохожего. Но вот она подняла глаза — и в тот же миг узнала Крауса.
— Ах! — вырвалось у неё.
— Мама, наш Вольф набросился на этого господина, — торопясь и глотая слова, перебил её Курт. — Этот господин, мама…
— Да, вот пожалуйста, полюбуйтесь-ка. — Краус протянул руку и показал темнокрасный след полицейской дубинки.