– Ты вообще собираешься что-нибудь делать по поводу этого туберкулёза?
Док покачал головой:
– Не собираюсь. Это мой фирменный знак.
Корабль уже приближался. И, надо сказать, это был странный корабль – нечто среднее между айсбергом и плавучим свадебным тортом, да и размерами он был значительно больше, чем это казалось издалека. Джим в жизни не видел таких кораблей. Казалось, он был построен – вернее, слеплен – из полупрозрачных кристаллов, причём явно выращенных искусственно, потому что в природе просто не бывает таких огромных драгоценных камней. Всё это было отделано золотой филигранью и представляло собой совершенно сюрреалистическую конструкцию. Непонятно откуда в голове у Джима вдруг всплыла фраза «хрустальный корабль» и отдалась звонким эхом в его затуманенной памяти. Вот блин, на фиг. Где он мог её слышать? Он оглянулся на Дока:
– Разве такое бывает? Такого вообще не бывает. Даже здесь, где бывает все.
Док серьёзно кивнул:
– Да, это редкая штука. А я и не знал, что он делает корабли. Обычно он занимается наземными проектами.
– Кто?
– Файбс.
Изобразив на лице одновременно утомление и презрение, Док кивнул на корабль, почти поравнявшийся с катером:
– Вот это сверкающее чудовище – дело рук знаменитого Рансибла Файбса.
Джим нахмурился:
– Я его должен знать? Этого Файбса?
Док сдвинул шляпу на затылок. Похоже, Джиму опять предстояло выступить в роли туповатого ученика при мудром учителе.
– Рансибл Файбс – глава постлогической школы. Кое-кто считает, что постлогикализм – первое направление в искусстве, родившееся именно здесь, в Посмертии. Но я к ним не отношусь.
– А он правда плывёт? Или едет по дну, как те пиратские корабли в Диснейленде?
– Я не видел вашего Диснейленда, сынок, – фыркнул Док. – Когда это проклятое место открылось, я был уже семьдесят лет как мёртв.
– Да. Как-то я не подумал.
– Но я по этому поводу не расстраиваюсь. Думаю, я не много потерял. Один мой хороший друг, которому я полностью доверяю и чьё мнение очень ценю, как-то сказал мне, что Диснейленд навёл его на такую мысль: вот мир, который хотел бы построить Гитлер после уничтожения всех, кто ему не по нраву.
Джим кивнул:
– Можно и так посмотреть.
У Сэмпл было ощущение, что ядерный гриб заполнил собой все пространство. Он как будто притягивал её к себе. Проникал ей в сознание. Он манил, звал к себе – слиться с ним воедино или хотя бы смиренно склониться перед его мощью. Сэмпл казалось, гриб с ней разговаривает. Он говорил: я – единственный символ, оставшийся для тебя в этой части Посмертия. Дымовой Столб в пустыне, Великое Древо, несущее плоды Зла. Про себя Сэмпл едва не назвала его Древом Жизни, но слово «жизнь» совершенно не подходило для грандиозного воплощения фундаментального разрушения, для проклятого места и равно проклятого разума, породившего этот ужас.
Единственное, что как-то утешало: приблизившись к ядерному грибу, Сэмпл оторвалась от нубийцев. Большинство уцелевших после взрыва пытались как-то обойти полицию и стражей и повернуть обратно к городу, но Сэмпл бежала в пустыню. Бежала со всех ног. Те, кто пытался вернуться в Некрополис, погибли под золочёными копьями стражников и нубийцев. Всё закончилось быстро. Последние крики затихли, и Сэмпл осталась один на один с серым ядерным облаком.
Время от времени она оглядывалась на бегу, убедиться, что за ней нет погони. Погони не было. Наконец она решила, что уже можно остановиться и перевести дух. Она наклонилась вперёд, уперев руки в колени, и закрыла глаза, пытаясь отдышаться. Кровь стучала в висках. Ноги дрожали и подгибались. Сэмпл испугалась. Ей вдруг подумалось, что эта дрожь предвещает очередной кошмар разложения заживо, но, кажется, обошлось. Однако страх всколыхнул всё её существо и разорвал эту странную связь между ней и манящим ядерным облаком. Сэмпл медленно выпрямилась и открыла глаза. Она почти надеялась, что уже не увидит это ужасное облако из ядовитых паров, что оно исчезло, рассеялось на ветру, но оно никуда не делось. Оно и не собиралось никуда исчезать. Наоборот, оно, кажется, стало больше, и его тёмная тень на горячем песке уже грозила накрыть Сэмпл. И она вдруг поняла: ей больше не нужно идти вперёд, к этому облаку. Ей нужно дождаться, пока его тень сама не коснётся её.
Расстояние между Сэмпл и краем тени составляло пока ярдов семьдесят, но тень приближалась. Причём приближалась достаточно быстро. Со скоростью человека, идущего быстрым шагом. Так что уже очень скоро семьдесят ярдов сократились до пятидесяти, тридцати, двадцати пяти; чем ближе была тень, тем меньше сил оставалось у Сэмпл – у неё уже не было сил и воли бежать или сопротивляться. Ей казалось, что тело теряет плотность, что само её существо тает и истончается. И как это прикажете понимать? Какая-то новая форма посмертной смерти? Тень была уже в нескольких футах, и Сэмпл казалось, что она больше не может дышать. Её бросало то в жар, то в холод, в голове всё плыло, мысли путались. Она теряла себя. Она уже не понимала, кто она и что она. И когда тень наконец коснулась её, она сама стала частью тьмы, что затмила солнце. Она больше не осознавала себя. Её как бы не стало.
Док внимательно посмотрел на корабль, подставив ладонь козырьком ко лбу.
– Я вижу, у них там своя развлекательная программа.
И действительно. На шканцах плавучего речного дворца перед немногочисленной аудиторией танцевала женщина. Танцовщица была почти полностью обнажённой. Она кружилась на месте, делала пируэты, раскачивалась из стороны в сторону и высоко поднимала ноги в насмешливом подражании фигурам классического балета. Джиму это казалось полной ерундой. Он сам выделывал нечто подобное на сцене в былые дни. В руках у танцовщицы переливался и ходил волнами длинный шёлковый шарф. Джим улыбнулся Доку:
– Какая-нибудь ученица Айседоры Дункан?
– Вовсе не исключено, что сама божественная Айседора.
– Ты так думаешь?
Док прищурился, вглядываясь в лицо танцовщицы на корабле:
– Сложно сказать. Слишком уж далеко. Но очень похожа. Будь у меня мощный бинокль, чтобы можно было разглядеть родинку, тогда бы я точно сказал…
– Ты её знаешь?
– Когда-то у нас был роман. Краткий, но бурный. Три жаркие ночи в мотеле на караванном пути – это было незабываемо.
– Ты что, шутишь?
– Джентльмены такими вещами не шутят. Кстати, я ещё тогда заметил, что её смерть – то, как она умерла, – как-то не повлияла на её пристрастие к длинным летящим шарфам.
– Айседора Дункан, говоришь?
– Не отвлекайся, сынок. Держи курс.
Корабль уже прошёл мимо, но Джим, заглядевшись на танцовщицу, отвлёкся от штурвала, и катер подошёл слишком близко к волне, поднятой кораблём. Джим быстро выправил катер и в последний раз оглянулся на полуголую танцовщицу. Он улыбнулся Доку:
– Три жарких ночи?
Док сдвинул шляпу пониже на лоб. так что его глаз совсем не было видно.
– Кто знает, сынок. Может, когда-нибудь в обозримом будущем ты привезёшь сюда и эту Сэмпл Макферсон. Тогда, если вам вдруг захочется чего-нибудь этакого, спроси хозяйку. Её зовут Шен Ву. Она своё дело знает.
Джим даже не улыбнулся. Мысль об этой женщине, с которой ему, кажется, предстоит встретиться в будущем, наполняла его любопытством и странной тревогой. Он попытался сосредоточиться на штурвале и не думать о ней. Он знал, к чему приводит подобная одержимость: если он начинает упорно думать о чём-то, на что он не может как-то повлиять, – это прямая дорога к неврозу.
Пока Джим старался не думать об этой таинственной Сэмпл Макферсон, Док тихонечко попивал коньяк. Каждый был занят своим, и поэтому они не заметили очередное явление на реке. Впрочем, надо сказать, что явление было не столь грандиозным, как хрустальный корабль. Ярдах в ста позади над поверхностью воды поднялась труба перископа подводной лодки и уставилась немигающей линзой прямо на катер.
– Женщина лучше проводит тепло.
– Что?
– Жестами ручек проходит назло.
– Я, наверное, сплю.
– Жестью замучил проходчик ослов.
– Да, я сплю, и мне это снится.
Но ведь она никогда не спит. В последний раз Сэмпл спала, когда они с Эйми были одним существом. С тех пор как они разделились, Сэмпл не спала вообще. Иногда её сознание уплывало – не то чтобы как облако, одиноко парящее в небе, но очень похоже. Однако это не то. Это что-то другое.
– Жёстко задрючило, ходко текло.
– Прекратите немедленно!
Странное ощущение: Сэмпл как будто была под водой, глубоко под водой. И голос, нёсший этот немыслимый бред, доходил до неё приглушёнными волнами, низкий и гулкий.
– Жёлчным проходом…
– Я сказала, прекратите!
Голос вдруг изменился. Теперь он звучал раздражительно и обиженно:
– Но я же иду приложением к галлюцинации.
– А мне эта галлюцинация как-то без надобности.
Мимо неё проплывали разноцветные яркие рыбки; вверху, прямо над головой, между Сэмпл и подсвеченной солнцем зеленоватой рябью на поверхности моря неспешно двигалась тёмная тень – то ли подводная лодка, то ли какой-то морской змей. Сэмпл сразу же поняла, что это именно галлюцинация, и возмутилась. Она приняла бы все гораздо спокойнее, со смирением и покорностью, если бы знала точно, что тень от атомного облака вернула её в первозданное море, источник рождения и возрождения всякой жизни, в некую неизведанную параллель Большой Двойной Спирали.
Но сейчас у неё было только одно побуждение – сопротивляться. Подняться к поверхности этого мнимого океана и яростно закричать прямо в лицо той неизвестной судьбе, что ждала её впереди. Тем более что если это была Спираль, Сэмпл сейчас не хотелось бы пить. А пить хотелось ужасно. Хотя она вроде была под водой, у неё всё пересохло во рту, язык распух, губы, казалось, сейчас начнут трескаться. Казалось бы, чего проще – открой рот и глотни волы, утоли жажду. Но что-то подсказывало Сэмпл, что с первым глотком она сразу же захлебнётся и утонет и её унесёт обратно в Большую Двойную Спираль.
Но разве можно утонуть, если у тебя нет тела? Мысль пришла как кошмарное откровение. Сэмпл вдруг поняла, что эта свирепая, нелогичная подводная жажда – всего лишь материальный, телесный аспект её нового бестелесного состояния. Она посмотрела вниз, вернее, ощутила низ и увидела… она не увидела ничего. У неё не было ног и рук, чтобы всплыть на поверхность. У неё не было тела, чтобы сдвинуться с места. Она была как пузырёк, даже не воздуха, а сознания, – и это сознание явно не лучилось энергией и оптимизмом. Но даже при том, что у Сэмпл не было тела, она, кажется, погружалась всё глубже и глубже, и вот уже блики света на рябящей поверхности превратились в далёкое, исчезающее свечение. Разноцветные рыбы разбились на пары и закружились, словно в вальсе, соприкасаясь плавниками. Здесь, в глубине, рыбы стали светиться сами по себе. В другой ситуации Сэмпл, наверное, остановилась бы, чтобы полюбоваться на этот мерцающий подводный бал, но сейчас ей было не до того. Она была просто в ярости. И чем больше бесилась, тем быстрей погружалась.
– Что, чёрт возьми, здесь происходит? Это что, пытка такая? А если так, то какого хрена – что я такого сделала?! И вообще, если ты так надо мной издеваешься, кто бы ты ни был, то хоть показался бы, а? Чего ты боишься?
Эта последняя вспышка ярости бросила Сэмпл прямо на дно, где она больно ударилась о странно твёрдый, хотя и пружинистый ил. Она себя чувствовала, словно спущенный воздушный шарик – такой ядовито-оранжевый, из токсичной резины, типа тех, которые продаются в парках аттракционов и надуваются гелием из больших баллонов. Вокруг колыхались тёмные водоросли. Она лежала на дне этого странного моря, неподвижная и беспомощная – словно обломок погибшего корабля. Но ведь это ещё не конец? Или ей суждено оставаться здесь вечно: просто лежать, ничего не делая, – собирать на себя ил и наблюдать за танцем светящихся рыб?
– Нет, я, наверное, сплю. И мне это снится.
Но ведь она никогда не спит. В последний раз Сэмпл спала, когда они с Эйми были одним существом. А с тех пор как они разделились, Сэмпл не спала вообще. Иногда её сознание уплывало…
Как только мысли стали повторяться, вода начала блекнуть и исчезать. Видимо, галлюцинация завершилась. И как только все окружающее стало терять материальную плотность, Сэмпл снова почувствовала своё тело. Возникло стойкое ощущение подъёма – из темноты к свету. Сэмпл ужасно обрадовалась, что она не останется здесь навечно, лишённая тела, лишённая всяческих ощущений, но к этой радости примешивалась и тревога – уж слишком всё это напоминало их с Эйми смерть. И как выяснилось уже очень скоро, она тревожилась не напрасно. Потому что у неё снова начались бредовые галлюцинации. Сначала в сумеречной воде возникла высокая фигура, какая-то вся угловатая и нескладная, приблизительно человеческая – но действительно приблизительно, – и одетая в нечто среднее между чёрным костюмом гробовщика и элегантным фраком с бабочкой. Картину довершал высокий цилиндр. А вместо лица у фигуры был череп с красными светящимися глазами. Когда она двигалась, за ней тянулся шлейф синих электрических искр. Сэмпл знала, что ей надо бы испугаться, но почему-то было совсем не страшно – даже когда этот череп в цилиндре подплыл совсем близко, и заглянул ей в глаза, и прошипел, пахнув на неё холодным, зловонным дыханием:
– А где Джим Моррисон?
Сэмпл не поняла вопроса.
– Какой Джим Моррисон? Я такого не знаю.
– Я Доктор Укол, и я ищу Джима Моррисона.
– Я же сказала, не знаю я никакого Моррисона.
Череп расхохотался:
– Ничего, милая, ещё узнаешь.
После чего он исчез. Сперва – тело, потом – лицо, и только светящиеся угольки ещё долго светились красным, плавая в пустоте. Через какое-то время далеко впереди вроде бы показалась ещё одна фигура. Но эта вторая галлюцинация предпочитала держаться в тени и не делала никаких попыток приблизиться. На мгновение Сэмпл показалось, что это хранитель снов из дворца Анубиса, но фигура была далеко, и Сэмпл не могла разглядеть её как следует. Но если это действительно он… а не может ли быть, что это он создал для Сэмпл все эти подводные галлюцинации? У неё не было времени поразмыслить над этой догадкой. Потому что в сгущающейся пустоте вдруг раздались озлобленные, пронзительные голоса, они были ещё далеко, но содержание их выкриков не предвещало ничего хорошего.
– Смотрите, голая блудница.
– Голая блудница есть нечестивое искушение для слабых духом.
– Её послали нам во искушение – для тех, кто в нечестии своём потакает греховности плоти.
Сэмпл знала этот ожесточённый тон – ещё по той, смертной, жизни. Она приходила в себя среди злобных, упёртых праведников.
– Гнать её, гнать подальше.
Это Эйми таких привечает, а Сэмпл от них тошнит.
– Затравить псами.
Похоже, дело плохо.
– Забить блудницу камнями!
– Во имя Господа, забить блудницу камнями!