Кроме тьмы-тьмущей китайцев в Пекине было еще несметное количество домов, а каждый дом имел много-премного этажей, и у каждого этажа была сделана своя собственная золоченая крыша с такими обвислыми краями, которые на конце загибались кверху.
На каждом окошке висел пестрый флажок или фонарик, а на всех боковых улочках были натянуты бельевые веревки — сотни веревок тянулись с одной стороны улицы на другую, это чтобы сушить белье. Ведь китайцы очень чистоплотный народ. Ни один уважающий себя китаец не наденет грязную одежду, даже самый крошечный китаец, тот, что величиной с горошину, каждый Божий день стирает свои вещички и вешает их на тонюсенькую веревочку, толщиной в обыкновенную нитку.
Кристи пришлось изрядно попотеть, чтобы протиснуться сквозь толпу и никого не подавить. По тому, как он пыхтел, видно было, что ему это стоит невероятных усилий. Боясь, что кто-нибудь все-таки угодит под колеса, Кристи беспрестанно сигналил, расчищая себе путь среди шныряющих туда-сюда китайцев и их детей. Казалось, еще немножко — и он просто сломается от напряжения.
Но вот наконец друзья добрались до главной площади, где как раз и находился императорский дворец. Лукас потянул за рычаг, Кристи остановился и, облегченно вздохнув, выпустил пар. Китайцы от страха прыснули в разные стороны. Они ни разу в жизни не видели паровозов и приняли Кристи за огнедышащее чудовище, которое хочет их всех изжарить себе на завтрак.
Лукас неторопливо раскурил свою трубочку и сказал:
— Ну, Джим, пошли! Посмотрим, дома ли китайский император.
Они слезли с паровоза и отправились ко дворцу. К воротам императорского дворца вела серебряная лестница из девяноста девяти ступенек, а сами ворота, высотой в десять метров и шириной в шесть с половиной метров, были сделаны из очень ценного эбенового дерева. Это такая особая порода древесины — она черная-пречерная, как уголь, как смоль и как вороново крыло, вместе взятые. На всем белом свете осталось только двести центнеров и семь граммов этой породы. Вот какая она редкая. И не меньше половины всех запасов эбенового дерева ушло на эти самые императорские ворота. У ворот была приделана табличка из слоновой кости, а на ней — надпись золотыми буквами:
Под табличкой — звонок с кнопкой из чистейшего бриллианта.
— Черт побери! — сказал Лукас, не найдя от удивления других слов. Джим молча взирал на всю эту роскошь, не в силах оторвать глаз от такой красоты.
Лукас позвонил в звонок, и тут же в эбеновых воротах распахнулось маленькое окошечко и показалась толстая желтая физиономия, которая с любезной улыбкой уставилась на пришельцев. Наверное, эта толстая физиономия прикреплялась к такому же толстому туловищу, но его не было видно из-за дверей.
— Что вам угодно, достопочтенные господа? — тонюсеньким голосом пропищала толстая желтая физиономия.
— Мы — машинисты, приехали из-за рубежа вместе с нашим локомотивом, — отвечал Лукас, — и нам бы очень хотелось, если это возможно, побеседовать с китайским императором.
— А по какому поводу вам нужен наш достопочтенный император? — полюбопытствовала голова, снисходительно улыбаясь.
— Мы объясним это в личной беседе с императором, — ответил на это Лукас.
— К сожалению, это совершенно невозможно, многоуважаемый машинист восхитительнейшего локомотива, — прошелестела физиономия, расплываясь в еще более любезной улыбке, — совсем-совсем невозможно побеседовать с нашим достопочтенным императором. Если только, конечно, у вас нет приглашения. У вас есть приглашение? — спросила странная голова без тела.
— Нет. — Лукаса озадачил такой вопрос. — А на что оно нам?
Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, толстая голова заявила:
— Прошу искреннейше простить меня, мелкого червя, недостойного ваших высокочтимых взоров, но в таком случае я не вправе вас впустить. Император занят.
— Но, может быть, за весь день у него все-таки найдется минуточка и для нас? — снова спросил Лукас, проявляя некоторую настойчивость.
— Весьма сожалею, — ответила физиономия со сладчайшей улыбкой, — но у нашего императора не бывает свободных минуточек. Мое почтение, господа! — С этими словами голова с треском захлопнула окошечко.
— Проклятье! — пробурчал Лукас, и друзья побрели вниз по серебряной лестнице в девяносто девять ступенек.
— Знаешь, — сказал Джим, — у меня такое чувство, что император смог бы выкроить для нас минуточку, просто желтая рожа не хочет нас впускать.