Сорванец, так стал звать меня отец последнее время. Он также придумал и Бастеру новое прозвище: Razzle Dazzle.
Я уже ругал себя за то, что побежал за отцовским грузовиком. Ведь иногда, когда я видел, как отец проезжал мимо, направляясь к одному из своих постоянных клиентов, мне так хотелось прыгнуть в его грузовик и вернуться домой! Но должно быть у отца в тот день был удачный заказ, он взял меня с собой в магазин садового инвентаря, подвёл к стоящим вдоль стены подержанным велосипедам и предложил выбрать один из них. Я стоял, улыбаясь во весь рот, когда хозяин магазина подошёл к отличному Швинну и покатил его по направлению ко мне. Заплатив 15 долларов, такова была его цена, мы с отцом вышли к стоянке. Не проронив ни слова, я вскочил на велосипед и, жмя на педали, что было мочи, помчался по улице. Мне не терпелось показать всем соседским мальчишкам подарок отца.
Спустя несколько дней спустила шина. Когда я попросил отца починить её, он ответил, что у него нет денег. Он всегда всё спускал, когда шёл играть, поэтому он ничего нового для меня не сказал. Но одним утром, как только я вышел на крыльцо, я увидел, что шина накачена. И не только это, отец оставил велоаптечку, на случай если я снова проколю шину. Вот так он всё и делал. Когда он не был в запое, он был приветливым и обязательным человеком. Он никогда не делал из мухи слона.
Поначалу отец заезжал часто, но со временем стал навещать меня всё реже и реже. Вина, которую он испытывал, видя меня, была выше его сил. Он никак не мог успокоиться с того момента, как работники соцдепартамента разбили наше трио и, не видя своих мальчиков вместе, он с бешенной скоростью стал скатываться вниз. В какой–то степени со мной начало происходить то же. Я стал прогуливать школу и попадать в неприятные истории. А что вы думаете, что может произойти с ребёнком, вырванным из семьи? Много ли вы встречали девятилетних малышей, которые бы это с лёгкостью пережили? Да, я убегал от Вилеров много раз, но всегда возвращался к концу того же дня. Сверх того, это было всего–лишь попыткой погасить пламя разочарования, разгорающееся у меня в груди. Только много лет спустя, я осознал, что это было просто детской попыткой привлечь к себе внимание. Я хотел только одного, быть дома, рядом с отцом и Бастером.
Глава 4. Обнаружение музыки
Прошло несколько месяцев моего пребывания в доме Вилеров и я вдруг осознал, насколько плохи дела моего отца. В самом начале жизни трудно понять что лучше, потому что не с чем сравнивать. Но теперь я увидел, насколько бедны мы были, и насколько всё оборачивалось против отца.
К осени 1956 года отец не мог уже выплачивать ежемесячно 19 долларов и банк отобрал у него дом. С Вашингтона и 26–й они с Бастером переехали на 29–ю авеню в пансион миссис МакКей, в комнату на втором этаже. Она была так мала, что наш старый платяной шкаф казался больше. Когда я на уикенд возвращался домой, мы все втроём спали в одной кровати. Дверь единственного туалета выходила в общий холл внизу и им пользовались все четыре квартиры. Мы с Бастером постоянно гоняли мяч в холле и создавали этим ужасную суматоху. Представьте только, что тем, кто хотел пройти в туалет, приходилось увёртываться от нашего мяча или обходить нас вдоль стены.
Сколько раз мне объясняли это, сколько разных людей, а я всё никак не мог понять, почему мне не разрешалось жить вместе с отцом и братом всю неделю целиком. Когда я переехал жить к Вилерсам, я думал что это временная необходимость. Но время шло, а положение не становилось лучше и я не мог вернуться в семью. Мы уже через столько прошли вместе! Мы уже почти всё преодолели, весь этот нескончаемый ужас! Я думал, что уж большего случиться с нами не может. Нам бы разлететься. Но напротив, мы все страдали и старались изо всех сил быть вместе.
Не представляю, как отец умудрялся просыпаться так рано утром и идти на свою ландшафтную работу. Должно быть, вы возразите мне, скажете, что это невероятно, но я считаю отца самым трудолюбивым работником из всех, кого я встречал за свою жизнь. Если он шёл на работу, ничто не могло помешать ему её сделать, ни проливной дождь, ни палящее солнце. По уикендам он брал нас с собой, если знал, что ему нужны дополнительные руки. Вместе мы подрезали деревья, пололи лужайки и сады, расчищали территории от мусора и увозили его на свалку — когда он понимал, что ему одному не справиться, всегда звал нас на помощь.
Расскажу о длинной цепи событий, которая пришла в движение, когда одним воскресным утром мы проснулись и отправились помогать отцу в Мэдисон—Парк, роскошный общественный парк в северо–восточной части Сиэтла на берегу озера Вашингтон. Хозяйке дома, пожилой даме по имени миссис Максвелл, одна из её подруг рекомендовала отца, как умелого садовника и человека, справляющегося с любой трудной работой. Она пригласила нас, чтобы мы полностью почистили и освободили от скопившейся старой мебели и разного хлама (хлама, как считала сама миссис Максвулл) её обширный гараж, где спокойно смогли бы разместиться два автомобиля. Мы были несказанно удивлены, открыв ворота гаража. То, что мы увидели там, мусором, в обычном понимании этого слова, назвать было нельзя. Большинство из вещей было в отличном состоянии, а некоторые даже, показались нам дорогими. У отца, конечно, было много дурных привычек, но на работе он был всегда честен до мелочей. После тщательного осмотра содержимого гаража, он отправился к хозяйке.
— Никаких проблем, миссис Максвелл, — сказал он ей. — Мы вынесем всё и свезём на помойку. Но, я подумал прежде, можем ли мы взять кое–что себе, вместо того, чтобы всё разломать и выбросить?
— Поскольку мой гараж будет наконец–то убран, можете брать себе всё, что понравится, — услышал он в ответ.
Получив её разрешение, этот день для отца стал настоящим Рождественским утром. Будучи по природе своей собирателем, отцу не имело значения, цела ли вещь или она повреждена, он наделял её своим смыслом. Он считал, что починив её, он сможет её хорошо продать. Его жилище всегда походило на обломки судна, вынесенного на берег после кораблекрушения. К вечеру всегда прибавлялось что–нибудь новенькое.
Итак, мы, все трое, приступили к работе. Всё утро мы потратили на то, чтобы вынести эти сокровища наружу и погрузить их в кузов грузовика. Несмотря на то, что большинство из предметов годилось только на то, чтобы продолжить им жизнь на свалке, отец многое отложил в строну. Жемчужиной, украшающей гору этих сокровищ, была старая винтовка времён гражданской войны, похороненная под матрасами в самом углу. Её он бережно положил в кабину.
Примерно после полудня отец прыгнул в грузовик со словами:
— Ждите, скоро вернусь.
Но мы с Бастером почувствовали кое–какие слишком привычные нотки в его голосе. Они означали, что он заедет пропустить по бутылочке холодного пива. Как только он вырулил на дорогу, мы с Бастером снова нырнули в гараж в надежде найти ещё какие–нибудь сокровища. И вот Бастер вынырнул из груды хлама, прижимая к груди обшарпанную укелеле. Он несколько раз тронул одну единственную уцелевшую струну и лицо его расползлось в счастливой улыбке. Застенчивость Бастера не знала границ и он пересёк задний двор, держа укелеле за спиной, хотя миссис Максвелл уже сказала отцу, что мы можем оставить себе, что найдём пригодного из этого хлама. Бастер очень нервничал и не мог взять ничего без спроса, ему нужно было самому убедиться, что можно оставить укелеле себе и он постучал в дверь.
— Что тебе, сынок? — спросила миссис Максвелл.
— Гм, я тут интересуюсь, миссис Максвелл, будет ли это хорошо, если я оставлю это себе? Это было среди всего остального там, в гараже.
— Конечно, возьми её себе.
Заметив, что отец оставил нас "с поручением", миссис Максвелл пригласила нас в дом на лёгкий полдник.
Когда отец, наконец, вернулся, его очень заинтересовала находка Бастера.
— Неплохой инструмент, парень. За неё мы выручим хорошие деньги.
— Нет, папа. Миссис Максвел сказала, что я могу оставить её себе.