С одной из продавщиц я познакомилась:
— От всего этого меня тошнит, — призналась она мне. — Мой отец без ума от Джими, и я слетела с катушек от радости, когда Жени меня приняла на работу. Я знала, что отец был бы горд за меня. Но насмотревшись на "работу" Жени…
— Вы давно работаете у неё? — поинтересовалась я.
— Нет, совсем немного. Она — нехороший человек. Она относится к нам, как если бы мы были грязью под её ногами. Но если кто–нибудь из посетителей занимает хоть сколько–нибудь высокую должность, она становится самой лживой и фальшивой личностью в мире — этакой миссис Радушие–и–Обходительность, бубнящей о том, как близки они были с её братом.
Не стоит говорить, что я не сказала ей, что знала Джими, это только увеличило бы её разочарование. Ведь я здесь только ради музыки и только для того, чтобы увидеть Мич Мичелла и Билли Кокса.
В этот момент к девушке подошёл её муж:
— Дорогая, я только сейчас с трудом припарковал машину, — сказал он. — И совершенно бесплатно!
Она усмехнулась и, обращаясь ко мне, пояснила:
— Сто долларов за два билета для нас — большие деньги. Но Джими стоит дороже этого.
Возможно, около полутора тысяч слушателей были оглушены более чем трёхчасовой, не считая антракта, невероятно громкой музыкой. Шоу открылось интерпретацией Шелдона Рейнольдса Foxy Lady. В конце которой, её муж объявил: "Посвящаю её Жени".
Я была очень удивлена, не увидев на сцене ни портрета Джими, ни цветов, ни тёплых слов, сказанных в память о нём. Играли его песни, и я вспомнила слова, которые он мне часто говорил:
— И запомни — всё дело в нюансах.
Но в этот вечер всё дело было не в нюансах, всё дело было в громкости.
Затем на сцену вышла сама леди — Женевьева Джинка–Хендрикс–Райт–Рейнольдс, а по–просту — Жени.
— Она напоминает мне короткую и толстую Минни, подружку Микки–Мауса, — произнёс среднего возраста мужчина рядом, который, не переставая, бросал меткие замечания на протяжении всего концетра. — Но она бесспорно счастлива иметь братом Джими Хендрикса.
Странно, но Жени, обычно не упускающая случая пространно распространяться о своём детстве, проведённом вместе с Джими, ни словом не обмолвилась о нём в этот вечер. Теперь же в свои сорок с небольшим она предпочла посвятить свою любовь Элу Хендриксу. Невысокая брюнетка, президент и исполняющий директор Экспириенс–Хендрикс, в этот вечер превратившаяся в импресарио, одетая в тёмные бриджи, едва прикрывающие ей колени, в высокие, остроносые сапожки с обвивающими её ноги кожаными тесёмками. С понтом одетым топике, с, по–видимому очень дорогим, шелкографическим портретом Джими. Боб Хендрикс, её вице–президент, одетый в футболку с подобным рисунком и периодически играющий с чрезмерным энтузиазмом роль танцевальной группы поддержки и поклонника рок–звёзд, которые сменяли друг друга на сцене — Вернона Рида и Living Color, и Double Trouble. Находящийся под явным влиянием Хендрикса и Стива Рэя, Кенни Уэйни Шеферд, сыграл страстного Джими и был по достоинству оценён аудиторией, состоящей на три четверти из мужского пола в возрасте от десяти до семидесяти лет. Как истые клакёры толпа визжала, кричала и аплодировала местным сиэтловским группам.
К моему огорчению только где–то в середине концерта на сцену вышли Мич Мичелл и Билли Кокс. Билли широко улыбался и по–детски был рад, что его узнали. Мич, по–прежнему такой же худой и светловолосый, стал критически осматривать ударную установку, оказавшуюся далеко от той какой она должна быть по его представлению. В замешательстве, он подошёл к краю сцены и, обратившись к слушателям, произнёс, что, к сожалению, времени на репетицию у них почти не было. Ко всем несчастьям добавилось, что его забыли представить и многие просто не поняли, кто он такой. Но он оказался не в одиночестве — никто не узнал присоединившегося к Билли и Мичу, чтобы спеть Angel, легендарного Пола Роджерса солиста знаменитых британских групп Free и Bad Company. Но всё же ему удалось расшевелить толпу, и они подпевали ему хором.