— Мама умирала в нищете. У нас не было денег на больницу.
В семье Хэтчеров не было денег даже на похороны, и они снова связались с Бобом Хендриксом. Боб вместе с Жени согласились дать им "заём под расписку" в 10 тысяч долларов от "семейной компании" под 6 процентов годовых.
Мне всё равно, что ты там написал в этой книге, я люблю тебя, отец
В один июльский день Джо Аллан, старинный друг Леона, был вызван в суд по просьбе адвоката Жени Хендрикс, Джона Вильсона. Мистер Вильсон хотел узнать, не говорили ли они подростками о родителях Леона. Доходили ли до него слухи о том, что его мать "была с другим мужчиной" до рождения Леона? Вопрос этот одновременно и очень удивил Алана, и смутил. Он сообщил суду, что "все мы естественно считали Эла отцом Леона". А Жени Хендрикс и её сводный двоюродный брат Боб в это время наблюдали в четыре глаза за реакцией Леона, сидящего буквально в метре от них.
В этот день я находилась в зале и хорошо видела, с каким удовольствием они наблюдали за своим адвокатом, Джоном Вильсоном, проводящим перекрёстный опрос свидетелей. Но Леон проявил характер и сохранял спокойствие, несмотря на то, что Вильсон затронул личную жизнь его матери и со смешками пытался добиться от свидетелей признания, что Леон не является Хендриксом по рождению.
Каждый день судебного процесса поклонники Хендрикса, которым не нашлось места в зале суда, с нетерпением ожидали снаружи, спрашивая каждого выходящего о том, что нового произошло внутри. Я видела, как тридцати- сорокалетние люди подошли к Леону у лифта сразу после выступления Джо Аллана.
— Леон, как же так? — спросили они с участием.
Он только улыбнулся в ответ и произнёс:
— Всё хорошо, всё хорошо.
Впрочем, немного подумав и улыбаясь мне, сказал им:
— Со мною остались Джими и наша мать.
Он произнёс это, как если бы память о них служила ему талисманом, который сможет защитить его от всех напастей. И никакого значения для него не имело жестокосердие Жени и её адвокатов — он не чувствовал себя одиноким, всеми покинутым.
Мнение адвоката, участвовавшего в процессе, но не представлявшего интересы Леона, когда я спросила его, что он думает о брате Джими, поставило меня в тупик.
— Разве его унизили? Разве он узнал что–нибудь плохое, чего он не знал прежде?
Всё что угодно, только не такой ответ я собиралась услышать от этого реакционно–настроенного адвоката.
— Если честно, я не думаю, что у него могла бы иначе сложиться жизнь, ведь он прошёл через систему детских домов, — пояснил он свои слова. — Вот причина, почему ему досталась такая тяжёлая судьба. Полагаю, каждый взрослый ответственен за то, что с ним происходит в жизни и это может длиться много лет у многих из нас.
Рядом со зданием суда на холме располагался старый квартал застройки Йеслера, скорее навивающий депрессию, чем желание поселиться в нём. Именно там, как и во многих подобных им местах Центрального района прошло детство Джими Хендрикса. Однажды, в 1968 году, рассказывая мне о своей юности, он суммировал воспоминания такими горькими словами: "Ничего для меня там не было…" Никто из соседей не предполагал, что их Джимми сможет совершить столько за столь короткое время. Теперь, спустя много лет, его наследие вызвало войну, принёсшую многим столько боли, раздражения и унижений. Жестокая ирония заключена в том, что его талант превратился в деньги, растраченные в 2004 году на адвокатов представляющих интересы Жени Хендрикс, чтобы таким варварским способом дискредитировать и унизить его младшего брата, которого он так любил.
В четвёртую неделю слушания дела Джэс Обрехт, всеми уважаемый журналист, много лет занимавший пост издателя журнала Guitar Player, и старший преподаватель в Мичиганском общественном колледже, взял слово. Обрехт рассказал, с какой радостью он воспринял предложение Жени Хендрикс, когда она позвонила ему "18 сентября 1995 года в 25–ю годовщину смерти Джими". Жени призналась ему, что ей было бы приятно, если бы именно он помог написать биографию семьи, работая в соавторстве с Элом Хендриксом.