Обрехт сказал:
— Джими был героем моего детства, и я был счастлив и одновременно горд познакомиться с его отцом.
Он сказал ей, что предпочёл бы сделать, как говориться, полноценную книгу в твёрдом переплёте.
Далее он показал, что спустя несколько дней он прилетел в Сиэтл, где Жени лично встретила его в аэропорту Ситэк. Она также пригласила его на обед, где обсудила с ним все детали его участия. Жени хотела, чтобы он понял, что Леон не сын Эла и не брат Джими, и что эти двое в детстве не были близки. Также Жени рассказала ему, что она дочь Эла и сестра Джими и просила не спрашивать у Эла были ли у Джими дети.
В итоге, Обрехт семнадцать раз побывал у Эла Хендрикса дома и часто звонил ему ради книги, которую назвали "Мой сын Джими". Он рассказал суду, что в одну из первых встреч ему показали коробку с рисунками Джими и он был шокирован, когда увидел, как Жени не прекращая есть сандвич, этой же рукой перекладывала листы с рисунками, на которых тут же оставались масляные пятна.
Орехт засвидетельствовал, что в течение почти четырёх лет общения с Элом заметил большие изменения в его здоровье и поведении.
— Он медленно угасал, как если бы перенёс удар.
И с грустью добавил:
— Когда я ему звонил, в его голосе чувствовалась растерянность, казалось, он с трудом понимал, кто я. Книга отняла у меня много времени и сил, потому что Эл был не способен прочесть напечатанное с четырьмя и даже с пятью интервалами. В итоге рукопись начитала ему моя жена на плёнку, и Элу оставалось только её прослушать.
Помимо всего прочего Эл рассказал Обрехту, что приходил в офис Экспириенс–Хендрикс только по понедельникам и подписывал какие–то бумаги, которые приготавливали для него Жени и Боб.
— Я только ставил свою подпись, — сказал он Обрехту.
На лице Роберта Хендрикса было написано явное неудовольствие, когда он слушал показания Обрехта. В то время как по лицу Жени можно было прочесть, что она его словам не придавала Никакого Значения.
Обрехт рассказал суду об одном разговоре между ним и Элом, когда они ехали в Мерседесе Эла:
— Он сказал мне, что иногда Леон его разочаровывал, когда "выходил из строя". Но сказал, что никогда ни Леон, ни дети Леона, ни его внуки, никогда ничего не требовали от него. Он сказал мне: "Они хотели, чтобы я упомянул их в своём завещании. Я уверен, что Джими хотел бы того же". У Эла не было и доли сомнения, что они одной крови с Джими.
Позже в этот же день, уже после заседания, один из приятелей Леона, "Рейри" Голдман, рассказал мне, что несколько лет назад Леон приехал к нему в Южную Калифорнию, повидаться.
— Леон сказал мне: "Я слышал у тебя есть книжка, которую написал мой отец, я хотел бы полистать её", — начал свой рассказ Голдман. — Помню, мне было страшно неудобно, и я соврал, что у меня её сейчас нет. Леон стал настаивать, чтобы я показал ему "Моего сына Джими". В конце концов, я сдался и стал рассказывать ему некоторые фрагменты из неё. Он выхватил её у меня из рук, пролистал и сказал мне: "Очень многое в ней совершенно не соответствует действительности — все знают, что Жени была заинтересована в этой книге и во всей этой лжи, наполняющей её от имени Эла". Но Леон не хотел верить, что она была способна на такой поступок, и вечером Леон позвонил от меня отцу.
Голдман слышал, как Леон говорил отцу: "Мне всё равно, что ты там написал в этой книге. Я люблю тебя, отец".
— Леон сказал мне после того как положил трубку, что отец на это ответил ему только: "Я тоже тебя люблю".
Переполненный чувством долга
Элу Хендриксу, который раньше зарабатывал своим ландшафтным бизнесом 5 тысяч долларов в год, и который был счастлив, когда в 70–х благодаря Лео Брантону стал получать 50 тысяч ежегодно с наследия Джими, постепенно, мало–по–малу, стали помогать составлять многочисленные завещания. Но сразу после того как Жени в 90–х наняла адвокатскую контору Хендрикс–и–Люис, Люис набросал проект "отмены прежних завещаний", которые подписывал Эл. И чтобы избежать возможной конфликтной ситуации между Элом и Жени, контора Хендрикс–и–Люис поручила юристу Джонатану Ветцелю составить проект нового завещания Эла.
По словам Роберта Каррэна сказанным в суде:
"Основной целью этого нового завещания было замещение старого, 1987 года, завещания, которое оставляло почти полный контроль над наследием Джими Брантону. Леон, Жени и Джун по новому завещанию, подписанному Элом 29 января 1993 года, становились основными бенефициариями.